По следу «Аненербе»

Вангол видел и понимал, что доктор говорит ему правду.

– Что же делать, доктор?

После некоторого молчания, нескольких минут хождения по периметру небольшого кабинета доктор сел и тихо заговорил:

– Мой совет покажется странным, но вам лучше забрать вашего друга из госпиталя.

– Как, совсем нет надежды? – вырвалось у Вангола.

– Вы не дослушали меня, забрать отсюда и поместить в одном тихом и спокойном месте.

– Что это за место?

– Есть одно место, я надеюсь, для вас жизнь вашего друга важнее идеологических предрассудков?

– Доктор, не сомневайтесь, я все сделаю так, как вы скажете. – Вангол внимательно посмотрел доктору в глаза. – Не волнуйтесь. Это останется навсегда нашей тайной.

– Я почему-то вам верю. Хорошо. Слушайте. Записывать ничего не нужно, прошу вас все запомнить.

Через неделю четверо мужчин в полувоенной форме постучали в дверь избушки на берегу небольшого лесного озера. Добирались в лесную глухомань четверо суток. Дорог в этом районе Архангельской губернии испокон веков не было, только конные тропы. Дверь была не заперта и открылась сама по себе, как бы приглашая войти. В светлице у окна сидел старец, именно старец, а не старик. Его благообразное лицо было спокойно, светло-серые, почти белые глаза смотрели на вошедших приветливо. Седая борода и волосы ниспадали на его плечи и грудь, скрывая расшитый узорами ворот льняной косоворотки.

– Входите, входите, добры люди, не робейте.

– Здравствуйте, отец, мы к вам с поклоном от Сергея Федорова…

– От Сергея? Нетто не забыл меня? Как он? Все потчует народец лекарствами?

– Так точно, потчует, – улыбнулся Вангол.

– Значит, все у него хорошо. Благостно. Спасибо за добрую весть. Так по какой нужде вы ко мне? А впрочем, уже сам вижу. Ты бы, богатырь, присел вон туда, на полати, а еще лучше – разоблачайся до белья и ложись. А вы помогите ему, там простыня чистая, плохо ему, вижу.

Степану помогли раздеться и уложили. Он молчал, молчал весь этот долгий путь. Старец подошел к нему и положил руку на голову. Макушев закрыл глаза, и его напряженное и измученное лицо расслабилось.

– Пусть поспит, а вы располагайтесь, покормлю вас вот лепешками, отваром смородиновым с травами напою, живо усталость сбросите, вам ведь в обрат надо идти.

– Спасибо, отец, не откажемся, а вот как…

– За товарища своего не беспокойтесь, поднимется он, силы в нем матушка-природа заложила на троих, а я помогу ему. Через тридцать три дня приходите за ним.

– Вы не хотите даже узнать, что с ним, я рассказать хотел…

– Только он сам знает, что с ним и почему, сам и расскажет мне, когда в том нужда будет. Достань-ка там, на печке, лепешки горячие еще, должно быть, для вас пек, угощайтесь.

– Как для нас? Мы ж не предупреждали о том, что… – удивленно спросил Владимир Осокин.

– Так не вы одни по лесу ходите… Ешьте, ешьте, вам силы нужны, много силы. Ворогов с земли Русской сбросить, в логово их звериное загнать и закрыть там на веки вечные.

– Как это закрыть там, нет, отец, мы фашистов изничтожить должны насовсем…

– Зло нельзя изничтожить совсем. Оно прорастает там, где люди забывают о доброте, оно как сорняк, как гниль появляется там, где нет заботливых рук человеческих. Поэтому оно неистребимо, но нужно сделать так, чтобы дорогу к нам оно не знало. Чтобы помнили вороги наши всегда и знали – мы чтим завет святого князя Александра Ярославича: «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет, на том стоит и стоять будет земля Русская».

Старец так проникновенно произнес эти слова, что у Вангола комок подкатил к горлу. Ему показалось, что перед ним действительно великий князь Александр Невский из глубины веков слова эти устами седого старца произнес.

– Спасибо, отец, мы поняли все.

– Вот и ладно, ешьте, пейте – и в дорогу, до ночи до ближайшей деревни доберетесь, там заночуйте у Прасковьи, ураган переждите.

– Какой ураган, отец?

– С сильным ветром и дождем, деревья валить будет, опасно в лесу, переждите, а к обеду он успокоится, тогда и идите дальше.

– Спасибо тебе, отец.

Степан плохо помнил дорогу в этот медвежий угол. Он ехал в забытьи и шел, когда нужно было идти, как в полусне. Его бросало в жар, тело наливалось свинцовой тяжестью, но он шел и шел, преодолевая слабость и боль, преодолевая самого себя, иногда уже желавшего просто лечь и умереть. Сейчас он очнулся и долго не мог понять, где он. Рубленые бревенчатые стены комнаты, маленькое окно за ситцевой занавеской и широкие плахи деревянного потолка ничего ему не объясняли. Он шевельнул рукой и попробовал сесть на полатях, но не смог, не хватило сил.

– Не время еще тебе вставать, – услышал Степан тихий голос. – Не время, когда скажу, тогда встанешь, а пока спи, богатырь, спи…

И Степан снова провалился в небытие.

Только через три дня старец позволил ему встать с полатей. Степан сделал несколько шагов, и его шатнуло. Опершись о стену рукой, он продолжил свое путешествие по комнате до двери и толкнул ее. Увидев старца, сидевшего у окна в горнице, Макушев остановился в дверном проеме, закрыв его своим телом полностью.

– Входи, Степан, входи, уже можно.

– Как вас зовут, отец? – спросил Макушев.