По следу кровавого доктора

«Вот здесь и проводились безжалостные опыты, — думал Никольский, созерцая груды обгорелых строительных конструкций. — А сейчас попробуй разберись, что именно этот Мендель там делал».

У здания администрации шумели люди, гудели двигатели. Выживших заключенных распределяли по партиям и куда-то увозили. Многие не могли самостоятельно забраться в кузов. Солдатам приходилось помогать им.

— Здравия желаю, товарищ майор! Капитан Гундарь, двести двенадцатая особая рота НКВД. Представьтесь, пожалуйста, и озвучьте цель прибытия, — прозвучало за спиной.

Павел повернулся.

Капитан Гундарь был ниже его на полголовы, средних лет и таких же пропорций. Щеки от важности он не дул, не смотрел на Павла как на врага народа.

— Приветствую вас, капитан! — Никольский показал удостоверение. — Оперативная группа армейской контрразведки СМЕРШ. Работаем по приказу полковника Максименко. Позвоните в штаб, удостоверьтесь. Я имею полномочия требовать от должностных лиц полного содействия, предоставления людских и материальных ресурсов, а также соблюдения строгой конфиденциальности. Я не очень тяжелую фразу составил? — осведомился он.

— Нет, все в порядке, товарищ майор, — сказал Гундарь. — Я имею высшее техническое образование, связанное с горным делом. Привык к тяжелому.

Офицеры улыбнулись.

— Вообще-то нам не до смеха, капитан, — сказал Никольский. — Ваши люди вывозят выживших узников. Рекомендую не спешить с этим делом. Мне нужны вменяемые, обладающие ясной памятью и умением делать выводы. Не сомневаюсь, что такие есть. Особенно желательны те из узников, которые поневоле участвовали в экспериментах здешних медиков, возглавляемых доктором Менделем. Не уверен, что они остались, но есть смысл поискать. Подберите нормальное помещение в здании лагерной администрации, желательно избавленное от нацистской символики. Не помешает печка, ибо не май месяц. Уверен, ваши люди все вокруг уже обыскали. Мне требуется то, что связанно с медицинской частью, — люди, документы, вещи, фотографии. Вы вроде сообразительный человек, капитан.

— Не особенно, товарищ майор. — Гундарь хитро усмехнулся. — Да, я понял. Помещение будет подобрано через несколько минут. Насчет всего остального придется подождать. Да, вот что интересно, — вспомнил капитан. — Есть у нас эсэсовский офицер. Он застрял в лагере, мы его поймали. Пока не допрашивали. Высокомерный сукин сын, ведет себя по-хамски и при этом совершенно не боится получить по физиономии. Не знаю, имеет ли он отношение к медицинскому центру, но к охране концлагеря — наверняка.

— Хорошо, — сказал Павел. — Мы обязательно поговорим с этим типом.

Мебель в бывшей канцелярии была добротная, стены аккуратно выкрашены, окна не продувались. На столах еще стояли немецкие печатные машинки, лежали канцелярские принадлежности. Но содержимое столов и шкафов немцы вывезли, а то ненужное, что валялось на полу, оперативно вымели бойцы Гундаря. Двери сейфов нараспашку, пахло какой-то неприятной химией.

При немцах здесь трудились и женщины. На подоконнике лежали тюбик губной помады и круглое зеркальце.

Попыхивала буржуйка, распространяя приятное тепло. Дымоотвод люди Гундаря протянули в форточку, а щели, образовавшиеся при этом, заткнули обрывками немецкой шинели.

— Хорошо-то как! — пробормотал Кобзарь, грея замерзшие руки над печкой.

— Ты же вроде сибиряк, — заявил Еремеев, воюя с непослушным выдвижным ящиком. — А значит, по определению мороза не боишься.

— Сибиряк — не тот, кто мороза не боится, — поправил его Булыгин. — А тот, кто тепло одевается.

— У нас иначе говорят, — заявил Игорь. — Была бы печка, а сибиряки найдутся.

Никольский стоял у окна, заложив руки за спину. Из канцелярии открывался вид на внутренний двор, заснеженную клумбу, на лавочки вокруг цветочного пятачка. Здесь в теплое время года отдыхали немецкие офицеры. Они курили, вели задушевные беседы, общались с представительницами прекрасного пола. А потом опять шли мучить, пытать, загоняли людей в крематории.

«Неужели так можно? — недоумевал Павел. — Сидеть в канцелярии, тепло общаться с сослуживцами и относиться ко всему тому ужасу, который здесь творился, как к обычной работе? Психика не шалила, кошмары во сне не являлись? Такое продолжалось годами — это нормально? Насильно умерщвлялись сотни тысяч людей, никоим образом не солдат, и все это воспринималось нормально. Как же удалось фюреру взрастить таких бездушных холодных тварей? А кто-то обвиняет в подобном Советский Союз. Не было у нас ничего такого!»

Майор Никольский мог поклясться в этом с полной профессиональной ответственностью. Перегибы — это да. Людей несправедливо репрессировали, расстреливали, они сгинули без вины в сибирских лагерях.

Все это было глупо отрицать. Никакой режим не наберет такое количество реальных врагов. Данный факт всегда смущал майора, наводил его на вредные размышления.

Но как можно уничтожать людей миллионами только лишь за то, что они евреи, цыгане или, скажем, славяне?