По следу Саламандры

Безусловно, в своем сознании сочинитель расставлял совсем другие акценты, нежели Кантор. Лендер почти не думал о беглеце из тюрьмы Намхас. А вот таинственная личность человека–саламандры все более волновала его воображение. Ну и конечно, личность самого Кантора.

* * *

Автопоезд Торнтона Торнтонсона катил и катил по заснеженной дороге, то ныряя в лес, то вновь выплывая на белое поле. Занимался рассвет, и вставало солнце, день близился к полудню, а пассажир, погрузившийся в дремоту, только постанывал и ворочался во сне.

« Умаялся, бедняга», — сочувствовал ему Торнтон, налегая на рулевое колесо.

Торнтон подозревал, что с его пассажиром стряслась большая беда. Но что он мог? Только сочувствовать.

Дорога была трудной. Снегопад кончился, и поля искрились на солнце. Глаза уставали от сияния белизны Но водитель любил свою машину и любил любые дороги.

Хорошо было вот так ехать по заснеженному полю. Хорошо было встречать в дороге новый день. И катить вперед. Вперед и вперед.

Хайд проснулся и некоторое время не мог понять, где находится. Прошлое, возвращавшееся в момент, когда он засыпал, и не отпускавшее во сне, держало, как камень на шее, не давая вынырнуть в реальность.

Наконец он проснулся окончательно, вспомнил события прошедшей ночи, и кошмар реальности накатил на него с новой силой.

А к этому времени уже вышли свежие газеты с заголовками «Таинственное исчезновение Хикса Хайда». И люди Огисфера Оранжа уже шли по его следу.

* * *

Уильям Тизл — председатель милиции города Рэн тоже не имел поводов для счастья, покидая свой кабинет. «Пожелания» столичного антаера, которые передал ему помощник Орсон, оказались возмутительны по содержанию, а тон нескольких строк, написанных на листочке записной тетради, уязвил достоинство председателя Тизла.

Кантор не просто предписывал ему установить круглосуточный пост у загадочной машины в лесу. Он настаивал на том, чтобы постовых было двое, чтобы они бодрствовали и сменялись каждую четверть суток, причем не одновременно, а так, чтобы один постовой сменялся в середине дежурства другого.

Что себе думал этот столичный полицейский? Беспокоился о том, чтобы им веселее было, что ли?

Так мало этого! Он требовал, чтобы в палатку к дежурным был проложен военно–полевой телефон. Да, такая штуковина имеется в арсенале милиции. У них тут не захолустье какое–нибудь! Два телефонных аппарата в деревянных, обтянутых кожей кофрах с вертушками, да несколько катушек проволоки. Только вот кто же знает, как эта штука работает? Как она включается, и все такое прочее. Связистов в городе нет. А если приглашать телефониста от городской компании — то надо либо хорошо заплатить, либо применить власть, а следовательно, испортить с кем–то отношения.

На другом конце телефонной линии столичный антаер требовал посадить еще пару дежурных. Одного для приема экстренных сообщений, буде что, а другого в качестве вестового.

Тизл ничего этого делать не стал. Он решил, что с доставкой экстренных сообщений лучше всего справится человек на лошади. Лошадку он выделил дежурным из своей (личной, не милицейской) конюшни. При этом выписал себе сгоряча из скромного милицейского бюджета небольшую премию за гражданское содействие работе вверенной ему милиции.

А дежурить к машине на вторую ночь отправил Хиггинса, как самого опытного по части кингслейера (он же его первый увидел), да Орсона…

Кстати, Орсон уже заслужил наказания…

За что? Ну, за то, что когда его позвал Кантор, помчался, даже не спросив разрешения у него — Тизла — непосредственного своего начальника. А также за то, что все вот эти «пожелания» имел наглость доставить и не только с бессовестной рожей вручить, но и настаивать на том, чтобы они были исполнены.

В свою очередь Орсон, который не мог не ознакомиться с рекомендациями Кантора, пока возвращался из Нэнта домой, подошел к их исполнению творчески. Поскольку телефона полевого ему не дали, то он взял с собой ружьишко с пригоршней сигнальных патронов, пускающих при выстреле в ночное небо красивые красные фейерверки. И наказал своему двоюродному брату, что заведовал командой дежурных по пожарной каланче, внушить дежурным этим, чтобы посматривали в сторону леса. И если что, так сразу кликать подмогу.

И ведь как чувствовал…

* * *

Наплывала ночь. Дождь накрапывал. Лена в плаще с капюшоном вышла из ворот усадьбы Остина. Сердечко колотилось, словно кулачок. Ею овладел азарт.

Как Алиса в Стране чудес, читавшая «неправильные стихи», Лена тихонько напевала «около нот», перевирая слова сообразно структуре момента:

I am a soldier of freedom
In the army of man.
I am a spirit of action
And a par–ti–sa–a–an!

The cause it is noble
And the cause it is just.
We are ready to pay
With our lives if we must.

Gonna ride across the rain
Deep and wide.
Ride across the rain
To the other side... [5]