По следу Саламандры

— Прошу прощения, — вынужден был перебить Кантор, — но я уже по рисункам вижу, что платье будет необычным, а многих деталей просто не в силах оценить.

— Да–да… Я понимаю…

— А как он был одет, когда пришел к вам?

— А я разве не сказал?

— Нет. — Сыщик нарочито хитро прищурился.

— Понимаю! — заулыбался Макс. — Он был одет, как механик дирижабля, поменявшийся брюками со стюардом. Темные брюки, куртка механика с ременными застежками и этими жуткими металлическими петлями на плечах. А уйдет он от меня как джентльмен. И еще у него была сумка…

— Которая надевается на спину?

— Да. Откуда вы знаете?

— Я же сыщик, — развел руками Кантор.

— Да. Именно такая сумка. Но сумка — не главное. Я слишком увлекся своими портновскими мелочами и едва не забыл сказать о главном. А вы об этом меня и спросили. Когда он снял куртку, я увидел нечто такое!.. — Портной вытаращил глаза и раскраснелся, вновь переживая недавнее впечатление, так, что казалось, его может хватить удар.

Он приложился к чашке с калиновкой и, делая быстрые глотки, и помахивал свободной рукой, как бы говоря этим жестом: «Секунду, я сейчас».

Выпив и отдышавшись, он сообщил уже самое главное. Когда пришелец снял с себя куртку механика, для того чтобы его можно было обмерить, под ней обнаружилась рубашка из совершенно изумительной, пятнистой переливчатой ткани, и сумка на спине у него была под курткой, и много каких–то ремней и карманов.

— Пятнистая рубашка, — проговорил Кантор. — Секрет человека–саламандры.

— Пусть мой череп венчает вершину холма, как умолкнет Последняя Песнь, — заявил мастер Макс, очевидно, заранее заготовленную для финала фразу, — но я не могу сказать, как сконструировано и сшито было это пятнистое одеяние!

Еще некоторое время портной пытался живописать увиденную им нездешнюю одежду, но ничего нового для Кантора не прибавил.

— Как дела с вашим увлечением? — поинтересовался сыщик, чтобы переменить тему, когда основной поток иссяк.

— О, великолепно! — оживился мастер Макс. — Появились новые детки! Идемте же, я покажу вам.

— Простите, милейший мастер, но я хотел бы нанести вам визит специально с этой целью, а сейчас уже совершенно не располагаю временем. Перед тем как вас покинуть, я хотел бы задать еще несколько вопросов относительно вашего таинственного незнакомца.

— С удовольствием отвечу на них со всей возможной полнотой, — польщенный вниманием, заявил Всемур Максимилиан.

— Так когда, вы говорите, он придет к вам за заказом? — будто вскользь поинтересовался Кантор, уже собираясь уходить.

Портной назвал назначенный час.

— И все будет готово?

— Вот и он беспокоился, успею ли я. Я отложил все заказы и всех клиентов, которым назначал на сегодня, попросил быть завтра. Все мои помощники работают не покладая рук. Все непременно будет пошито, отглажено и отпарено к назначенному времени. Всемур Максимилиан не бросается обещаниями и никогда не обещает более того, что может. Вот только…

— Какая–то еще важная прихоть клиента?

Портной лукаво улыбнулся.

— Можно сказать и так. Уходя, он извинился заранее и сказал, что прибудет, вернее всего, не в точно назначенный час, а приблизительно.

— Приблизительно?

— Да… Как же это он сказал? — портной нахмурился. — Он пошутил, эдак смущенно улыбнувшись: «Я прилечу приблизительно…» Так он сказал.

— Странно.

— Мне почудилось, что это цитата из какого–то малоизвестного священного текста или баллады. Понятия не имею, что это значит.

— Боюсь, это значит, что с этим человеком трудно встретиться вопреки его желанию. Он появляется тут и там, только когда сам того хочет, не сообразуясь с желаниями других.

— Вы что–то знаете об этом человеке, Кантор?

— Не много, мастер, слышал я о нем. Но все таинственно. А он представился?

— Он просил называть его Рейвен. Скорее всего, это прозвище, а не имя. Но, глядя на него, как–то сразу верится — он ворон. Который прилетит приблизительно.

«Когда тебе улыбается удача, — подумал Кантор, — _даже если улыбка у нее странная, следует принять ее в дар, не дожидаясь, когда она скажет: «А почему ты решил, что я улыбалась тебе?» Вот только удача ли это?»

* * *

Лендер вздрогнул.

— Перемена участи? — переспросил он.

— Да, — просто кивнул достойный господин мэтр Улле.

— И чем это мне грозит?

— Перемена участи всегда чревата опасностью.

Сочинитель изобразил на лице невинную улыбку.

— О какой, однако, перемене участи может идти речь? Я занимаюсь своей работой. Делаю дело, которое получается у меня, как я разумею, премного лучше всего прочего. И отклоняться от избранного пути не намерен. Я не понимаю… Нет, право, я совершенно, решительно не понимаю, что изменилось теперь…

Достойный Сигваррд улыбнулся в ответ, несколько принужденно.

— Все так, — допустил он с натяжкой, что выражалось красноречивой интонацией, — но, — последовала значительная пауза, — ведь теперь вы подвергаетесь прямой и непосредственной опасности, участвуя в расследовании весьма серьезного дела.

— Заверяю вас, — сказал Лендер почти искренне, — что опасности в этом не более, чем в переходе оживленной улицы.