Что же, он старался и будет стараться сделать все, что в его силах. «Другой, более умный, более смелый и более опытный, — думал Алонов, — сделал бы и больше и лучше…» Но сам он ничего иного придумать не мог.
А так как каждому из нас, людей, все же всегда хочется считать, что мы сумеем исполнить задуманное, то надеялся и Алонов.
Он вернулся к занятой врагами гриве и прилег под первыми кустами — у выхода с гривы на берег. Ни дыма, ни огня он не видел. Костер бандитов находился в глубине, в гуще кустов, а дым ночью виден, лишь когда его освещает снизу сильное и высокое пламя.
Нужно отдохнуть.
Алонов разрешил себе заснуть до рассвета — на час, на два, он не знал. Пусть немного отдохнут мускулы и нервы. Алонов не боялся проспать. Он сумеет проснуться в те предрассветные четверть часа, когда обычно люди спят крепче всего, — спят те люди, которых не ждет дело. Которых не ждет важное дело, самое главное, для совершения которого, оказывается, только и жил на свете…
Когда рассветет, Алонов должен напасть на бандитов. Ничего иного ему не оставалось. Ничего, кроме боя, он не мог придумать. До сих пор он мог свободно выбирать — напасть или не напасть. После сегодняшнего дня бой сделался неизбежностью.
Что-то еще нужно сделать, чтобы подготовиться? Алонов достал из кармана коробку с кубышками саранчи и спрятал между корнями ивы, выступавшими над песком. Врагам не следует знать, что он разгадал их тайну…
Вверху туман светлел, но на земле было еще почти темно — густой туман ограничивал видимость несколькими шагами.
Алонов приблизительно отдавал себе отчет о расстоянии до того места на гриве, где вчера диверсанты жгли костер. Но идти самой гривой он не решился: можно случайно нашуметь, неожиданно наткнуться на кого-нибудь из шайки — туман заливал кусты, как вода.
Алонов пробирался по самому берегу озера — здесь немного светлее и не было кустов.
С рассветом туман еще больше сгустился. Но свет с неба все резче пробивался вниз, и туман заколебался. Над озерной водой и над кустами возникали прослойки водяного пара — волны, начинавшие принимать причудливые очертания.
Алонов шел будто в колодце — он видел кругом себя на шаг, на два. Внезапно его охватило особенное ощущение — точно он побывал здесь когда-то, так же шел, — но когда все это было, не мог вспомнить.
Под ногами лежал сырой, плотный песок. Алонов бесшумно шагал в своих мягких сапогах. Кусты, которыми поросла грива, то приближались к воде, становясь видимыми, то опять отходили, прячась в тумане. Его вялые, мягкие клочья свисали, цепляясь за ветки, за листья. Сверху все больше и больше прибывало света. Туман из серого стал белым, как вата, как матовое стекло. Ощущение неправдоподобного продолжалось.
С высоты ковыльного плато туман уже скатился, и оттуда можно было бы увидеть, как облако пара над низиной водохранилища все больше редело. Кое-где оно проседало, волнуясь. На высоких местах из него высовывались и опять прятались верхушки деревьев.
А снизу, над озерами, туман то вдруг подскакивал, открывая на короткий миг масляно-гладкую темную воду, то снова густел, тяжелея и прижимаясь к воде.
Внимание Алонова сосредоточилось в слухе. Тишина была полной, густой, и этот мягкий мир, казалось, не мог издать ни одного звука. Потом слева, от озера, донесся слабый плеск. Опять на миг подбросило туман, и Алонов краем глаза увидел на воде крупных белых птиц, неподвижных, как нарисованных. В знакомом звуке, в знакомых очертаниях было что-то успокаивающее — была жизнь.
Алонов чувствовал, что привал врагов близок, очень близок, и двигался все медленнее. Осторожность!.. Осторожность!..
Он не мог подойти к врагам, ориентируясь издали на огонь костра — туман!.. Туман не был предусмотрен в его плане.
Приходилось ждать, ждать. Нужно ждать. Нужно дождаться, пока не будет видно лучше.
Выстрелы должны быть точными…
Алонов ждал.
Людские голоса прозвучали вправо от него и чуть-чуть впереди. Кто-то совсем близко произнес несколько слов, смысла которых Алонов не уловил.
Туман редел. Враги рядом и — не спят. Еще немного.
Шаг, другой. Пауза… Шаг. Пауза… Еще два шага.
Внимание! Еще шаг… Где они?! Еще шаг…
Чем ближе подходил Алонов к привалу диверсантов, тем больше им овладевало спокойствие. Волнения не стало, он как-то охладел — пришло даже нечто будничное, спокойное. Только внутри что-то сжималось, напрягаясь, каменея, как мускул. Шаги, которыми он управлял не замечая, были так плавны и легки, точно он не шел, а скользил, увлекаемый по гладкой поверхности какой-то особенной силой, оказавшейся в его подчинении.
Он сделал еще шагов двадцать, длинных и плавных, и свернул от берега на гриву по некрутому подъему среди редких кустов. Когда он повернулся спиной к озеру, туман над водой подпрыгнул. Птицы, разглядев человека, начали срываться с ночевки, громко хлопая крыльями.
Этих звуков Алонов почти не слышал.
Он уже различал слабую желтизну огня, словно стертого непрозрачным воздухом. Ощущал терпкий запах дыма сырого дерева.