По сложной прямой

Эмоций нет, есть покой. Да, попался. Да, позади меня два мертвых русских мужика, которые попадут сегодня не домой, а в морг. А потом домой, да. В закрытых гробах. Это не злит, это вызывает холодное лютое бешенство, с которым я даже не пытаюсь бороться. Просто пока не понимаю, как его реализовать с наибольшим ущербом для этих уродов. Поэтому жду. Меня давят, сжимают, это больно, тесно и неудобно, но я жду.

Жду почти минуту, пока не превращаюсь в очень компактную тучку, лежащую на плитах станции. У удерживающей меня женщины кровь течет из носа, выступает из уголков губ, но она улыбается. Напряженно, но улыбается. Остальные ждут, находясь в полной боевой готовности. Только… посматривают они на вход в метро, а вовсе не меня. Это зря.

Вернуться в форму голозадого парня для меня — доля секунды в таком сжатом состоянии. А ведь совсем не обязательно формироваться в виде гордо стоящего дурака, можно сразу и в позе трудолюбивого фермера, жопой к отсутствующему здесь солнцу. Сразу, так сказать, в готовой позе для побежденного. Правда, у этой позы есть еще одно замечательное применение — в ней я могу быстро сунуть ладони прямиком в пол, проламывая полированный тысячами ног советских граждан, а потом одним махом, с усилием разогнувшись, запустить вырванной из пола мраморной плитой прямиком по женщине, что меня поймала!

Метатель «звезд» успел не просто среагировать, он смог даже выстрелить своим энергетическим зарядом, раскалывая пущенную мной плиту на осколки. Те, правда, оказались слишком крупными, ударив по всем компактно стоящим целям! Как будто граната жахнула в воздухе…

Кряхтя, встаю с пола, вглядываясь в стоящую столбом пыль. Особо ничего не видать, только лежащие тела, даже не думающие шевелиться. Кажется, всех постигла судьба второго милиционера. Жаль, что так быстро сдохли. Хотя, нужно проверить. Вроде бы все… щита нет, никто не шевелится. Как говорили в моем мире задроты-школьники: ваншот.

Ура?

Успеваю сделать лишь два шага, как вновь появляются едва заметные ленты в воздухе, тут же, очень быстро, конденсирующиеся в уже знакомого пацана… и десяток людей в точно таком же городском камуфляже. Успеваю заметить на лице подростка пренебрежительно-высокомерную улыбку перед тем, как подумать, что мне теперь точно каюк.

А дальше наступает каюк. С потолков станции, из неуловимо быстро появившихся оттуда сопел лупят толстые струи огня! Всюду! Везде! Горючей и горящей жидкостью моментально заливает всё обозримое пространство так, что я, затормозив буквально на полсекунды, перехожу в состоянии тумана с отчетливо запечатлевшимися воспоминаниями о том, как у меня трещат волосы на теле, полностью облитом пылающей жидкостью!

Панически быстро удирая наверх из огненной бездны, я уношу с собой еще одно воспоминание — того самого пацана, которого я сумел угадать лишь по щуплой фигуре, бегущей по залу, заливаемому жидким пламенем. Конечно же, он горел. Всё горело.

Даже я.

По крайней мере мне так казалось, пока вовсю изображал из себя панического летающего червяка тридцатиметровой длины, по которому доблестно стреляет наша дорогая милиция, подоспевшая к месту происшествия. От них я потом и прятался за спинами подъехавшей опергруппы и под прицелами шестерки крайне серьезных вояк-неосапиантов, к счастью, первым же делом начавших орать, что я, вроде бы, свой. Потом орать уже уверенно, так как я старался не только выглядеть как утка, но еще и крякать, что, конечно, не получалось, но наводило окружающих на мысли. Сложно что-то донести до взбудораженных и вооруженных окружающих, когда ты летающий кусок тумана, пытающийся кивать одной из своих псевдоподий.

А вот обратно я трансформироваться смог далеко не сразу, только на третий день в госпитале, где мне выделили пустующее подвальное помещение на отлежаться. Там-то и получилось успокоить то, что у меня выступало заменителем мозгов, достаточно, чтобы совершить обратный переход в голого парня.

— Изотов, ты идиот! — прозвучали первые слова припершейся по такой оказии Окалины, — Тебе было ясно сказано, что делать! Почему ты не ушел в университет?!

— Я предположил, товарищ майор, что вы подняли по боевой тревоге весь наличный состав, — угрюмо проговорил я, сидя на кушетке, — Следовательно, там никого не осталось, только мирняк.

— Так и было, — тут же кивнула злая как кобра валькирия, набирая еще больше оборотов, — А стационарная защита, кретин?! Мы там армию встретить можем! Встретить — и положить! Достаточно двух придурков на пультах! И они там были!

— А я знал об этом? — спокойно спрашиваю я.

Короткая дуэль взглядов. Матёрая волчица сигнализирует в пространство «как же ты меня зае**л», а я в ответ излучаю «дайте мне пожить спокойно…». Схватка заканчивается тем, что меня берут за горло и поднимают с кушетки. В глазах Окалины чистое желание меня угробить и закопать. Не могу её осуждать. Ну просто по-человечески. То есть не просто, а как человек, дрочивший под камерами на её обнаженную призрачную дочь, учитывая, что запись наблюдала как моя бывшая любовница, так и её бабушка, плюс сама Окалина, плюс…