По стопам Господа

– Мы все перенесли серьезный психологический шок. Я предлагаю каждому отдохнуть три дня – после ленча все свободны. Встретимся в этом же зале во вторник утром. Разумеется, на этот период времени обычные меры безопасности вне территории проекта остаются в силе.

Он замолчал, но никто не шелохнулся и не издал ни звука. Мы были поражены: человек, который обычно вкалывал вдвое больше остальных, без выходных и передышек, и нещадно заставлял нас работать быстрее и больше, – этот человек вдруг предлагает сделать паузу. То, что он сейчас сказал, настолько расходилось с его натурой, что мы не знали, как реагировать.

Скоу первым осмелился подать голос.

– Вот и замечательно. Небольшой отпуск очень кстати. А то дома меня почти не видят. Жена даже разводом грозит.

Годин только насупился и снова закрыл глаза.

Скоу вопросительно покосился на него и спросил:

– Стало быть, собрание заканчиваем?

Старик открыл глаза, неуклюже встал и молча захромал прочь из конференц-зала.

– Ну, в общем, все все поняли, – сказал Скоу.

Но его уже никто не слушал.

Я вышел в коридор и медленно направился в сторону своего кабинета, глядя в спину ковыляющего впереди Питера Година. Собрание прошло совсем не так, как я ожидал. Совсем не так.

Годин стал сворачивать в перпендикулярный коридор – и вдруг остановился и повернулся ко мне лицом. Наши глаза встретились. Он явно поджидал меня. Ничего не оставалось, как подойти к нему.

– Вы ведь с Филдингом были очень близки, да? – спросил Годин.

– Я любил его. И безмерно им восхищался.

Годин понимающе кивнул.

– Два вечера назад я прочел вашу книгу. Оказывается, вы больший реалист, чем я предполагал. Мне понравилась ваша позиция по отношению к абортам, к использованию ткани эмбрионов для научных исследований и клонирования, к непомерным расходам на обреченных больных и к эвтаназии. Я согласен с вами по всем пунктам – по всем.

Мне было трудно представить, что только сейчас, после двух лет совместной работы, Питер Годин удосужился пролистать книгу, которая стала причиной моего прикомандирования к проекту "Тринити".

Годин несколько секунд молча смотрел куда-то за мое плечо, затем взглянул мне прямо в глаза.

– Во время собрания меня осенила одна мысль… Знаете игру в гипотезы? Если б вы могли на машине времени перенестись в прошлое и прикончить Гитлера до всех его преступлений – вы бы убили его?

Я улыбнулся:

– Это формулировка идеалиста, а не реалиста.

– Не знаю, не знаю… Ну, вопрос с Гитлером – это, конечно, игра в поддавки, – сказал Годин. – Выберем проблему более деликатную. Имей вы возможность вернуться в 1948 год и знай вы, что некий Натурам Годзе намерен убить Ганди, вы бы застрелили этого Натурама – чтобы предотвратить гибель Ганди?

Я задумался.

– В действительности вы хотите знать, – сказал я, – где самое дальнее звено в цепи событий, которое я готов вырвать. А вы… вы бы убили мать Гитлера? Разумеется, до его рождения.

Теперь была очередь Година улыбнуться.

– Суть моего вопроса вы угадали правильно. А на ваш вопрос я отвечу однозначно: "да".

– Если разбираться еще пристальней, то ваш вопрос – о прочности причинно-следственных связей. Предотвратило бы Вторую мировую войну убийство матери Гитлера? Или место Адольфа занял бы другой, ибо из массы униженных Версальским договором непременно вынырнул бы кто-то, кто повел бы Германию тем же путем?

Немного подумав, Годин сказал:

– Вариант весьма вероятный. Ладно, еще пример. Пятьдесят второй год, вы знаете, что бестолковый лаборант сейчас уничтожит клеточные культуры Джоунаса Солка. Открытие способа лечения полиомиелита будет отсрочено на годы или на десятилетия. Вы убили бы того невинного лаборанта-придурка?

Голова моя гудела от напряжения. У меня было чувство, что Годин играет со мной, как кошка с мышкой. И при этом я знал, что Питер Годин никогда не тратит время на досужую игру.

– К счастью, реальная жизнь не ставит перед нами такие дилеммы, – сказал я. – Только задним числом мы можем формулировать подобные вопросы.

Годин холодно усмехнулся.

– А вот с этим, профессор, позвольте не согласиться. По-моему, Гитлера можно было остановить – к примеру, на тех же злосчастных переговорах в Мюнхене. Современники имели тысячи возможностей остановить фюрера на любом этапе его деятельности.

Годин отечески потрепал меня по руке.

– Что ни говорите, пища для размышлений!

Он повернулся, захромал дальше и скрылся за поворотом коридора.

А я стоял, словно громом пораженный. Разговор меня потряс. Я пытался угадать подтекст услышанного.

Годин ничего спроста не скажет. И только что был не праздный треп об истории и об этике. Годин с шокирующей откровенностью говорил об убийстве. По его мнению, существует такая вещь, как оправданное убийство.

Я ошарашенно покачал головой. Ну и наглец! Он говорил о Филдинге.

Годин объяснил мне на историческом примере, что убийство Филдинга было необходимо и целесообразно. Ни в чем не повинный Филдинг стал на пути великого дела – и его пришлось устранить.