По стопам Господа

Как мне кажется, мы вновь видим, что евангелист Иоанн демонстрирует галилейское происхождение, как в рассказе о явлении Иисуса ученикам на рассвете, когда они рыбачили недалеко от берега. Кто, кроме рыбака, побеспокоился бы о состоянии сети в столь важный миг? Учитель был распят, а теперь стоит в предрассветном сумраке, обращаясь к ним с берега, а Иоанн отмечает, что, когда потащили сеть с рыбой, она даже не порвалась.

Человек другой профессии просто не обратил бы на это внимания, и уж, конечно, не пришло бы в голосу ученому, работающему в тиши кабинета, подмечать такую деталь. Но галилейский рыбак, которому доводилось вытягивать тяжелый улов, всегда беспокоится о своей сети, потому что дно озера усыпано острыми камнями в двадцати-тридцати футах от места, где начинается песок. Какой крик поднимают современные рыбаки, когда надо тащить тяжелую сеть из глубокой воды в сторону полосы острых камней! С какой заботой они забегают с берега на глубину до бедер, чтобы приподнять ценный груз над камнями!

Раскрывая подобные детали и используя слова наподобие опсарион, Иоанн доказывает свое происхождение. Так и сегодня по специальным словечкам вроде «копчушка» мы распознаем в писателе шотландца.

Я постарался не слишком утомлять читателя учеными схоластическими баталиями, которые ведутся вокруг текстов евангелий, но хотел бы высказать предположение: возможно, очень просто сидеть в кабинете и рассуждать о Матфее, Марке и Луке, но никто не сможет вразумительно написать про Иоанна, пока не проведет какое-то время в Галилее.

3

Я проснулся на рассвете. Перистые розовые облака стояли высоко над Гергесскими горами, и веер света отражался в воде, картина была настолько прекрасной, что я набросил халат и поспешил через сад с фотокамерой. При удаче я мог бы поймать редкий кадр очаровательного восхода над Галилеей, прежде чем он закончится. И фотографию можно будет включить в книгу.

Если взглянуть на нее через увеличительное стекло, в середине темного пятна на озере можно рассмотреть гребную лодку. Я не заметил ее в тот момент. Однако пока я сидел на камне у озера, наблюдая за облаками, тающими в лучах солнца, лодка приблизилась, и я задумался о том, что она делает на воде в столь ранний час. Это не была одна из больших рыбацких лодок, она больше походила на маленькое суденышко отца Тэппера. Внезапно я услышал со стороны озера характерный звук. Это было стрекотание пишущей машинки.

Надо признать, что нигде стук пишущей машинки не был столь неожиданным, как здесь, во время рассвета над Галилейским озером. Лодка была еще далеко, и я не мог различить, кто в ней сидит; и тут она свернула в сторону, к Магдале. А фоном раздавалось тап-тап-тап пишущей машинки.

Я вернулся по каменным ступеням в сад и сквозь арку, густо увитую гибискусом, увидел отца Тэппера по дороге в маленькую часовню, где он собирался провести службу.

Одеваясь, я продолжал размышлять, кто же печатал на машинке. Это казалось загадочным. Не мог же я ошибиться? На мгновение я подумал, что солнце сыграло со мной злую шутку. Многие страдают в Палестине от солнечного удара. Я даже представил некое таинственное сверхъестественное существо, печатающее на машинке. Такая картина заставляла кровь застывать в жилах.

Я намеревался спросить за завтраком у отца Тэппера, не брал ли кто-нибудь из гостей его лодку; но настоятель не пришел, а рыжебородый священник миссии утверждал, что лодка все время оставалась на месте. Этот отец был ученым-археологом и вполне трезвомыслящим человеком, так что его уверенность навела меня на самые мрачные мысли. Может, лодка, как и пишущая машинка, была всего лишь причудливым плодом воображения?

Позднее тем же утром, когда я писал на балконе, который огибал мою комнату, я снова услышал этот звук. Машинка! Она стучала громко и очень быстро. Я свесился через перила. Прямо подо мной за столиком, вынесенным с веранды, сидел высокий мужчина средних лет. На нем был серый твидовый костюм, и, несмотря на кошмарную жару, он не позволил себе ни малейших уступок: жесткий белый воротничок, пиджак застегнут на все пуговицы. Его пальцы летали над клавишами, он был полностью погружен в работу. Я задумался о том, кто это. Возможно, один из почтенных старших корреспондентов, представляющих на месте «Таймс», хотя я еще не видел никого в здравом уме, кто встал бы на рассвете, чтобы сесть за пишущую машинку в саду, полном мух. Или он автор романов — ведь беллетристы порой совершают весьма странные поступки. Как известно, на них может внезапно снизойти вдохновение. Но он совсем не походил на автора романов. Если бы все происходило в Шотландии, я бы сказал, что он коммивояжер, который старается справиться с неотложной утренней почтой. Но мы были на Галилейском озере.

На мгновение он замер в поисках слова и тут увидел мое удивленное лицо.

— Надеюсь, я не потревожил вас, — произнес он, — но если так, я…

— Напротив, вы дали мне повод для раздумий.

Он застенчиво улыбнулся.

— Могу я поинтересоваться, вы пишете книгу? — спросил я.