По стране Литературии

Алоизий Пихлер окончил Мюнхенский университет, получил ученую степень доктора богословия, издал ряд сочинений о взаимоотношениях католической и православной церквей. Затем он решил сделать карьеру в России и был принят сверхштатным библиотекарем Публичной библиотеки в Петербурге, с жалованьем 3 тысячи рублей в год. За усердие и трудолюбие был вскоре награжден орденом Станислава II степени.

Свое положение он использовал для того, чтобы похищать наиболее ценные книги. Часть уже была отправлена за границу, часть уложена в ящики для той же цели. Пойманный с поличным, Пихлер написал директору Публичной библиотеки И. Делянову следующее письмо: «Нижеподписавшийся приносит горестное добровольное (!) признание в том, что он в качестве библиотекаря Императорской Публичной библиотеки тайно взял домой более четырех с половиной тысяч книг и на большей части их уничтожил библиотечные знаки. Принося это чистосердечное сознание вины, он просит не передавать это дело в суд и дозволить ему беспрепятственный выезд за границу».

Не получив ответа, Пихлер через пять дней попытался уехать, но был арестован на вокзале и предан суду.

Хотя его защищал известный адвокат, доказывавший, что подсудимый страдает клептоманией, присяжные признали книжного вора виновным и приговорили к лишению прав и ссылке в Тобольскую губернию. Только после ходатайства баварского правительства Пихлер был помилован, возвращен с дороги в Сибирь и выдворен за границу.

«ПЕРСИДСКИЕ ПИСЬМА» В РОССИИ

Блестящий образчик эпистолярной литературы, «Персидские письма» Шарля Монтескье, впервые вышедшие в 1721 году, принадлежат к числу наиболее известных произведений французской классической литературы.

Их автор одним из первых удачно использовал в целях сатиры такой литературный прием, как письма вымышленных иностранцев к себе на родину. Эта маскировка позволила ему в обход цензуры высказать самые резкие суждения о политической жизни тогдашней Франции, критиковать ее нравы, якобы увиденные со стороны свежими глазами двух персов, Узбека и Рики, будто бы живших в одном доме с «переводчиком» их писем.

Книга имела огромный успех и при жизни автора выдержала 30 изданий. Появилось множество подражаний, но, в противоположность им, ей не суждено было устареть.

Образованные круги русского общества еще в XVIII веке прекрасно знали «Персидские письма» в оригинале. Эта книга имелась в библиотеках большинства русских писателей; о ней упоминают и Пушкин, и Белинский, и Герцен, и Тургенев, и Лев Толстой. В московских библиотеках есть 115 изданий «Писем».

История переводов их на русский язык представляет большой интерес и отражает борьбу царской цензуры с «вольнодумными» сочинениями.

Впервые перевел «Письма» один из первых наших сатириков — Антиох Кантемир. Будучи русским послом в Париже, он познакомился с рядом французских литераторов, в том числе с Монтескье. В письме последнего аббату Гуаско от 1 августа 1744 года говорится о «той горести, какую причинила нам смерть нашего друга Кантемира» (аббат перевел сатиры последнего на итальянский). После смерти Кантемира Монтескье содействовал выходу этих сатир и на французском языке (1749).

Карамзин в «Пантеоне российских авторов» (1802) также упоминает о том, что «Кантемир был приятелем славного Монтескье». В воображаемом разговоре Кантемира с Монтескье и двумя аббатами, описанном Батюшковым в очерке «Вечер у Кантемира» (1817), Кантемир упоминает о своем переводе «Персидских писем» на русский, а их автор изумляется этому.

Однако перевод Кантемира до нас не дошел, и впервые фрагменты «Писем» были опубликованы на русском языке почти полвека спустя в переводе Ивана Чашникова. Он поместил письма X—XIV («История троглодитов») в альманахе «Избранное чтение, или Собрание чувствительных и к внушению добродетели споспешествующих повестей» (1786) под названием: «Троглодиты, или Единое токмо исполнение добродетелей сделать может народ счастливым, сочинение г. Монтескию».

Через три года, в 1789 году, появился первый полный перевод (161 письмо) Федора Поспелова, а в 1792 году —перевод Ефима Рознотовского. Любопытно, что эти переводы не пострадали от цензуры: лишь в письме XXIV вычеркнуто место, где автор устами Узбека издевается над триединством христианского бога и над таинством «пресуществления»: «Он заставляет всех верить, что трое — это один; что хлеб, который едят,— не хлеб; что вино, которое пьют,— не вино». Остальные высказывания о религии, невзирая на их явную крамольность, пропущены в печать, даже письмо XIX, где Узбек рассуждает о сущности бога, о мнимом его всеведении и о его взаимоотношениях со свободной волей людей, и письмо XXV, где говорится о том, что христиане вовсе не следуют заветам своей религии.

Своей полнотой переводы «Персидских писем», появившиеся в России в конце XVIII века, выгодно отличаются несмотря на устарелость лексики и синтаксиса, от более поздних, пестрящих цензурными купюрами.