По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Чем живёт одинокий мальчик – князь Николай Болконский? Он «любил дядю; но любил с чуть заметным оттенком презрения. Пьера же он обожал. Он не хотел быть ни гусаром, ни георгиевским кавалером, как дядя Николай, он хотел быть учёным, умным и добрым, как Пьер».

Он придумал князя Андрея – как всякий мальчик, выросший без отца, придумывает его себе. «Несмотря на то, что в доме было два похожих портрета, Николенька никогда не воображал князя Андрея в человеческом образе». Он был «божеством, которого нельзя было себе вообразить», а Пьер был его другом, и он любил Наташу, которую любил отец. Его представление о том, что было между Наташей, его отцом и Пьером, о жизни отца и Пьера до войны – верно и неверно. Что-то он знает из рассказов взрослых, но освещает в своём воображении волшебным, поэтическим светом. Что-то он придумывает – и уже навсегда верит тому, что придумал.

Но, как бы ни было, из всех людей на земле он выбрал образцом для себя Пьера – того, кого любил и кому верил его отец, с кем бы он был вместе.

И Пьер выделяет его среди всех детей: «Мы совсем не видались с тобой. Мари, как он похож становится…

– На отца? – сказал мальчик, багрово вспыхнув и снизу вверх глядя на Пьера восхищёнными, блестящими глазами».

Всё, что говорит Пьер, остаётся в его душе, «он не проранивал ни одного слова из того, что говорил Пьер, и потом с Десалем и сам с собою вспоминал и соображал значение каждого слова Пьера».

О чём же говорит Пьер? Денисов расспрашивает его «то о только что случившейся истории в Семёновском полку, то об Аракчееве, то о Библейском обществе». Мальчик, забытый в своём уголке, слушает, «Денисов, недовольный правительством за свои неудачи по службе, с радостью узнавал все глупости, которые, по его мнению, делались теперь в Петербурге…» Даже Николай, расспрашивая Пьера о петербургских делах, невольно подогревает любопытство мальчика. Да ещё Денисов кричит: «Ох! Спустил бы опять молодца нашего Бонапаг’та! Он бы всю дуг’ь повыбил».

Почему они так говорят? Чем они недовольны?! И что думает обо всём этом учёный, умный и добрый дядя Пьер?

Пьер считает, «что обязанность всех честных людей противодействовать по мере сил.

– Что ж честные люди могут сделать? – слегка нахмурившись, сказал Николай. – Что же можно сделать?»

Николай, как и всякий ограниченный человек, считает, что подростку – для его же блага – лучше не слышать, о чём спорят взрослые.

«– Зачем ты здесь?

– Отчего? Оставь его, – сказал Пьер».

И, оставшись с большими в кабинете, Николенька услышал: «…всё гибнет. В судах воровство, в армии одна палка: шагистика, поселения, – мучат народ; просвещение душат. Что молодо, честно, то губят!..»

Пьер говорит это в декабре 1820 года, когда изнурённый лихорадкой Александр Пушкин томится в кишинёвской ссылке, когда Павел Пестель по ночам думает над рукописью «Русской правды», по всей армии слышатся разговоры о восстании, всколыхнувшем Семёновский полк, а стихотворение Рылеева «К временщику» уже пошло по рукам, и люди учатся думать, читая эту злую сатиру на Аракчеева.

В Петербурге честные люди собираются, чтобы содействовать просвещению и благотворительности. Пьер считает: «Цель прекрасная и всё, но в настоящих обстоятельствах надо другое… пусть будет не одна добродетель, но независимость и деятельность».

Пьер ненавидит Аракчеева, но, кроме того, он боится народного бунта. «Мы только для того, чтобы завтра Пугачёв не пришёл зарезать и моих и твоих детей, и чтобы Аракчеев не послал меня в военное поселение…»

Мальчик Николенька не думает ни об Аракчееве, ни о Пугачёве; его волнует справедливость. «Бледный, с блестящими, лучистыми глазами», он напоминает о себе:

«– Дядя Пьер… вы… нет… Ежели бы папа был жив… он бы согласен был с вами? – спросил он.

Пьер вдруг понял, какая особенная, независимая, сложная и сильная работа чувства и мысли должна была происходить в этом мальчике во всё время его разговора, и, вспомнив всё, что он говорил, ему стало досадно, что мальчик слышал его. Однако надо было ответить ему.

– Я думаю, что да, – сказал он неохотно и вышел из кабинета».

Николай твёрдо знает, что Николеньке «вовсе тут и быть не следовало».

Пьеру тоже «стало досадно, что мальчик слышал его», – но в нём живёт то редкое, естественное чувство правдивости по отношению к детям, которое рождает настоящих воспитателей. Пусть неохотно, но он отвечает мальчику правду.

И вот Николенька видит сон, которым кончается сюжетная часть романа Толстого (в эпилоге есть ещё вторая часть, философская, но последнее событие в книге – сон Николеньки). «Они с дядей Пьером шли впереди огромного войска… Впереди была слава… Они – он и Пьер – неслись легко и радостно всё ближе и ближе к цели. Вдруг нити, которые двигали их, стали ослабевать, путаться; стало тяжело. И дядя Николай Ильич остановился перед ним в грозной и строгой позе…»

Потом Пьер превратился в отца; отец ласкал и жалел Николеньку, но «дядя Николай Ильич всё ближе и ближе надвигался на них. Ужас обхватил Николеньку, и он проснулся».