По сценарию мафии

– А мне, Айверсон, не понравилось, как вы толкались под дверью капитана и рядом с комнатой для допросов. У нас в Лос-Анджелесе копов, которые подсматривают, подслушивают и нарушают правила, называют шустрилами. Мне плевать, обиделись вы или нет. Вы и есть шустрила. Только вздумайте устроить мне неприятности, я сразу отправлюсь к Фелтону и устрою вам. Заявлю, что застал вас у себя в номере. А если этого окажется недостаточно, добавлю, что выиграл накануне шесть сотен в рулетку, но после вашего появления деньги исчезли из бюро. Ну как, все еще хочешь заниматься допросом?

Айверсон схватил его за воротник:

– Ты со мной не шути, Босх!

– А ты со мной, Айви.

Айверсон усмехнулся, ослабил хватку и отступил. Босх поправил рубашку и галстук.

– Пошли, ковбой! – предложил Айверсон.

Они шагнули в комнату для допросов. Гошен сидел с закрытыми глазами, подсунув ладони под затылок и положив ноги на стол. Айверсон взглянул на разорванный металл, где наручники прикреплялись к кольцу, и его щеки вспыхнули от гнева.

– А ну-ка, дерьмо, встать! – приказал он.

Гошен поднялся, держа скованные руки над головой. Айверсон достал ключ и снял один наручник.

– Что ж, повторим, – процедил детектив, завел его руки за спину, посадил и продел наручники за стальную перекладину спинки стула. Пододвинул ногой себе стул и сел наискосок от арестованного. Босх устроился с другой стороны.

– Отлично, фокусник Гарри Гудини, теперь за тобой еще и порча государственной собственности.

– Ай-ай-ай, Айверсон. Убого. Очень убого. Похоже на тот раз, когда ты завалился в клуб и отвел Синду в кабинет прихотей. Мне показалось, что ты назвал это допросом. А она заявила, что это было нечто иное. Сегодня чем мы закончим?

Лицо детектива исказилось гневом. А Гошен, радуясь, что ему удалось зацепить полицейского, гордо выгнул грудь и усмехнулся.

Босх двинул его столом в солнечное сплетение. Великан согнулся пополам и задохнулся. Босх вскочил, обогнул стол, на ходу доставая цепочку от ключей, на которой висел перочинный нож. Открыл лезвие, прижал Гошена грудью к столу и обрезал косичку на затылке. Затем вернулся на свой стул и, когда арестованный распрямился, бросил перед ним его скрученные, длиной в шесть дюймов волосы.

– Косички вышли из моды свыше трех лет назад. Ты, наверное, об этом не слышал?

Айверсон раскатисто расхохотался. Гошен посмотрел на Босха бледно-голубыми глазами, в которых души, казалось, было не больше, чем в кнопках какой-нибудь машины. Но ничего не сказал – показывая, что способен терпеть. Он – крепкий орешек. Босх по опыту знал: вечно терпеть не может никто, когда-нибудь да сломается.

– У тебя проблема, Лакки, – заметил Айверсон. – Большая проблема.

– Стой! Я не хочу с тобой общаться. И не хочу, чтобы ты со мной говорил. Ты говнюк и слабак, я тебя не уважаю. Пусть говорит кто-нибудь другой. Вот он. – Гошен кивнул на Босха.

Возникла пауза, во время которой Босх переводил взгляд с арестованного на детектива.

– Пойдите выпейте кофе, – предложил он Айверсону. – Мы здесь разберемся.

– Но вы…

– Пойдите выпейте кофе! – перебил его Босх.

– Вы уверены? – У Айверсона был такой вид, словно его турнули из студенческой компании, потому что остальные ребята решили, что он им не подходит.

– Уверен. Текст с правами при вас?

Детектив вынул из кармана сложенный листок и швырнул на стол.

– Я буду за дверью.

Когда Гошен и Босх остались вдвоем, они некоторое время изучали друг друга. Наконец Босх произнес:

– Хочешь закурить?

– Не изображай доброго полицейского. Говори, что к чему.

Босх пожал плечами, встал и достал цепочку с ключами. Но на сей раз открыл один из наручников. Гошен принялся растирать запястье, пытаясь восстановить кровообращение. Ему попалась на глаза косичка, и он сбросил ее со стола на пол.

– Вот что я тебе скажу, начальник. Я был в таком месте, где что бы со мной ни делали, все равно не могли пронять. Был и вернулся.

– Эка невидаль! Кто не посещал «Диснейленд»?

– Я не о твоем гребаном «Диснейленде». Я провел три года в каталажке в Чихуахуа. Меня там не смогли сломать, и ты не сумеешь.

– Вот что я тебе скажу. За свою жизнь мне пришлось убить немало людей. И если возникнет необходимость, у меня не дрогнет рука. Ни на мгновение. Речь не о том, Гошен, какой я полицейский – плохой или хороший. Это не кино, в котором плохие парни непременно носят косички. Это – настоящая жизнь. Ты для меня не больше чем кусок мяса. И я намерен тебя раздавить. Теперь все зависит от тебя – насколько болезненно и как глубоко тебе падать.

Гошен усмехнулся:

– Ну хорошо. Вот мы и познакомились. Теперь побеседуем. И я возьму у тебя курево.

Босх пододвинул к нему пачку и спички. Арестованный закурил, Босх молча ждал, пока он выпустит первый клуб дыма.

– Но сначала вот это. Ты знаешь порядок, – начал Босх и, развернув оставленный Айверсоном листок, зачитал Гошену его права. Тот расписался на бумаге.

– Нас записывают?

– Пока нет.

– Тогда выкладывай, что у тебя есть.