По субботам не стреляю

«Вот свинья! – с негодованием подумала я. – Зачем же она над ним издевается?!»

Левочка грустно молчал.

– Я говорю, если бы мы решили пожениться, – как ни в чем не бывало продолжала Маринка, – а у меня был бы поклонник, еще с давних времен... Скажи, во-первых, тебя бы это волновало?

– Некорректно, – послушно включился Левочка. – Я бы, допустим, был абсолютно счастлив и плевать бы хотел на всех и вся. Но ведь ты, как я понимаю, говоришь о Никите и Косте? Костю я совсем не знаю... Мало ли какие у него могут быть комплексы! А тут такой соперник – знаменитость, звезда! Это, знаешь ли, не так просто... На этом элементарно можно свихнуться. Вы что, думаете – Костя его убил? Из ревности?

– Погоди, Левочка, не спеши, – попросила Маринка. – Вот представь себе: вдруг этот самый хахаль узнает про тебя что-то такое, что мне, то есть невесте, наверняка ужасно не понравится... Как ты думаешь, что это могло бы быть?

– Что я – импотент? – вдохновенно предположил Левочка.

– Ну насчет этого, думаю, я сама была бы в курсе.

– Что я – голубой, или нет, лучше – бисексуал?

Сестра красноречиво взглянула на меня. Я отрицательно покачала головой.

– А ты уверена? – поинтересовалась она.

– Уверена. Отстань.

Левочка почесал в затылке и выдвинул следующую версию.

– Может, он узнал про мое темное прошлое? Что я убил кого-нибудь или ограбил? Стойте, а вот еще лучше: может, я женат?

– Знаете что, – сказала я, – подите-ка вы куда подальше со своими идеями! Никита впервые услышал от меня о Косте в пятницу вечером. А убили его в субботу днем. Когда же он, по-вашему, успел собрать информацию?

Левочка смутился.

– Да, действительно... Тогда я, пожалуй, за ревность, осложненную комплексами. Слушайте, чем это мы здесь занимаемся? С чего вы взяли, что это Костя?

Маринка вкратце объяснила ему, что к чему. С каждым словом глаза у Левочки все больше вылезали на лоб. Тем не менее в конце не последовало ни ахов, ни охов. Вместо этого он сказал задумчиво:

– Странно, что именно в этот промежуток времени там перебывало столько народу. Прямо сходка какая-то! А вам не кажется, девочки, что вы слишком доверчивы? Скажем, почему вы с ходу отметаете этого господина Еврея? Потому что он симпатичный? Или, к примеру, эту девицу с Ирочкиной работы?

– Лильку? – изумилась я.

– Никита звонил Ире после того, как она ушла, – напомнила сестра.

– Вернулась! Сперла у него ключи из кармана, ушла, встретилась с кем-то, кто передал ей пистолет, и вернулась. Дверь открыла ключом, застала врасплох...

– Лилька – мокрая курица, – твердо заявила я. – А Еврей действительно очень симпатичный, и убивать Никиту ему не было никакого резона.

– Вот я и говорю – вы слишком доверчивы, а доверчивость здесь неуместна!

– Это не доверчивость, Левочка, – пояснила сестра. – Это психология и интуиция. Но вообще-то спасибо, мы подумаем над твоей версией. А ты пока можешь написать детектив.

«Опять ехидничает!» – огорчилась я.

– Психология – так психология, – покорно сказал Левочка. – Тебе, Мариша, виднее. Но вот что я хочу вам сказать – если вам понадобится какая-нибудь помощь, то я всегда к вашим услугам. В любом качестве – хоть подопытного кролика, если надо...

И тут Маринку наконец проняло.

– Спасибо, дорогой, – сказала она совершенно серьезно и поцеловала его в щеку.

Домой мы вернулись гораздо позже, чем предполагали. Мама пришла незадолго до нас – из ресторана, куда водил ее один из поклонников, между прочим, довольно известный художник. Она еще не успела переодеться и сидела перед телевизором в безумно элегантном летнем костюме и туфлях на каблуках, вертя в руках «переключалку» и явно решая для себя вопрос, который в последнее время приобрел для нас масштабы гамлетовского, – включать или не включать? Ее чувства мне были вполне понятны. С одной стороны, ей наверняка не хотелось портить впечатление от приятного вечера, с другой – она боялась упустить что-нибудь важное.

Наша мама является нам в двух ипостасях – то в уютной, домашней, «плюшечной», то в элегантно-роскошной, «дамской». Казалось бы, уже можно к этому привыкнуть – за столько-то лет! И все-таки каждый раз, когда она является нам «при параде», мы с сестрой просто шалеем от того, что у нас такая элегантная мать. О чем мы немедленно ей и сообщили, перебивая друг друга.

– Ну я рада, что вы мной довольны! – сказала мама. – Но, знаете, у меня такое чувство, что нас в комнате не трое, а четверо: вы, я – и телевизор.

– Да-да, – с досадой кивнула Маринка. – Ты смотрела перед уходом?

– Смотрела, – вздохнула мама.

– Ну и что там?

– Кошмар! – мама махнула рукой. – Сначала был митинг на Манежной площади. Им дали наораться вволю, непонятно почему – митинг-то несанкционированный. Тут они на радостях двинули на Красную площадь. Туда их все-таки не пустили, и началась очередная потасовка. Сколько-то человек увезли в больницу. Собирались завтра громить синагоги, но тут начальство опомнилось, нагнали в город внутренних войск, все оцепили...

– Почему это нельзя было сделать вчера или сегодня утром? – спросила я.