По таёжным тропам. Записки геолога

Ковяткин рьяно вычерпывал воду, но разве можно «объять необъятное?» После каждого переката батик, выйдя на тихую воду плеса, почти на четверть оказывался заполненным тенькинской водицей.

Между тем река становилась все уже и уже. Высокие отвесные берега образовывали причудливые нагромождения мрачных иззубренных утесов, местам и покрытых завалами наносного леса, повествующего о масштабах разливов. Время от времени посреди реки попадались одиноко торчащие утесы-останцы, мимо которых мы лихо проносились по белым барашкам золи, а издали все яснее, все отчетливее доносился глухой многообещающий рев.

Это был первый настоящий порог, где хаос выступающих из-под воды порфировых жил среди сланцевого основания образовывал сложный извилистый частокол торчащих зубчатых камней. Между камнями ревели бело-зеленые валы, пенясь и захлебываясь от ярости. А посредине этого ревущего хаоса, как символ кротости и покоя, стоял «он», опершись на камень. Охваченный со всех сторон воющими в бессильной ярости волнами «он» был одинок и прекрасен в своем безмолвном величии — этот светоч культуры, заброшенный сюда властной рукой человека. «Он» — плот, на котором плыл наш поисковый отряд. Прочно посадило его, беднягу, на острый каменистый зуб, накренило по углам в 30°, прижало к какому-то выступу, — так и остался он здесь зловещим памятником неудачной попытки человека проскочить через первый тенькинский порог.

Со скоростью экспресса пронеслись мы мимо плота, и зеленый хаос поглотил нас. Тысячи ведер воды бурным потоком хлынули в батик, борта его исчезли под волнами, и он превратился в подводную лодку, а мы — в торчащие из-под воды перископы. Наша подводная лодка вихрем промчалась между жадными зубцами камней и очутилась в тихом глубоком омуте, погружаясь все глубже и глубже под воду. Бешено работая веслами, почти по пояс в воде, подплыли мы к спасительному берегу и благополучно выбрались на сушу. Вылили из батика воду, выжали одежду и вновь понеслись вниз по реке навстречу новым мокрым приключениям.

Пороги сменялись порогами, и каждый раз наш батик на три четверти наполнялся водой, но все же честно проскакивал через каменные барьеры, преграждавшие ему дорогу. Рев, стоявший в воздухе, стал уже привычным для уха, но вот оно уловило новый ритм, новую мелодию более мощного грохота.

Не доехав до белой рокочущей полосы, мы увидели на камнях у берега второй илот, благополучно проскочивший первый порог. Этот плот, как видно, был посажен с целью высадки на берег, для того чтобы избегнуть знакомства с новым порогам, более солидным, нежели предыдущий.

Мы пристали к берегу и, когда осмотрели порог, то пришли к заключению, что перебираться через него надо одному налегке, без вещей. Было решено, что Ковяткин заберет все наше снаряжение и пойдет берегом, а я поплыву через порог. Я, босиком, в одной только рубашке и кальсонах сел в батик и ринулся в ревущую пасть порога. Вокруг что-то ревело, гудело, вихрилось. Мимо бата мелькали в водовороте белой пены смоляно-черные остовы гигантских камней, и, наконец, я вместе с батиком с полуметровой высоты низвергнулся в бушующий вихрь зеленой воды и белой пены. События развертывались с непостижимой быстротой. Я не помню, как это произошло, но я уже сидел верхом на перевернутом батике в тихом улове и подгребал к берегу.

Вылили мы из батика воду и опять в предвечерних серых сумерках, достаточно еще светлых, поплыли дальше к последнему, самому солидному порогу. Опять Ковяткин, нагрузившись нашими мокрыми пожитками, пошел по берегу и опять я нырнул в ревущее безумие бушующей воды.

На этот раз дело оказалось серьезнее. Порог тянулся на добрых полкилометра, а батик перевернулся уже через каких-нибудь полтораста метров, попав в воронку каскадом хлещущей через порфировый гребень воды. Помню, как я, стоя по колено в воде на каком-то осклизлом камне, тщетно тянул к себе батик, который течением рвало у меня из рук к новому ревущему водовороту, помню, как пружинились, до боли напрягаясь, мускулы спины и рук, как наконец втащил я батик на камень, перевернул его и вылил воду, а через короткое мгновение вновь сидел на дне перевернутого батика, опять тащил его на какой-то камень, изнемогал, задыхался, но все-таки опять перевернул его, освободил от воды и опять в третий, последний, раз подплывал к берегу на перевернутом суденышке в тихом глубоком плесе, оставив позади себя грозно ревущий порог.

Я совершенно не помню, как перепрыгивал на дно перевернутого батика, это делалось как-то молниеносно, бессознательно и автоматически. Верхняя часть груди, спина и плечи оставались у меня сухими, зато все остальное нуждалось в основательной сушке. Зубы мои отплясывали трепака, когда я натянул на себя сухую верхнюю рубашку и надел сверху полусухую куртку. Тщетно пытался я согреться усиленной греблей. Пришлось остановиться, развести большой костер, тщательно отогреться и высушить одежду. Болели и сводились судорогой мускулы рук, ныла спина, и в теле чувствовалась неимоверная усталость.