По таёжным тропам. Записки геолога

На второй день погода стала портиться. К вечеру поднялся ветер, небо затянуло сплошной пеленой туч и как-то внезапно хлынул ливень. Он был настолько силен, что не успели мы оглянуться, как промокли до нитки. С большим трудом удалось поставить нашу маленькую палаточку. Мы залезли в нее и, лязгая зубами, скрючились на мокрой земле, тесно прижавшись друг к другу в тщетных попытках согреться.

Дождь лил как из ведра, и не было никакой возможности развести костер, чтобы обсушиться и сварить ужин. Пришлось поужинать «всухую» несколькими сухарями, запивая их дождевой водой. После ужина мы опять тесно прижались друг к другу и забылись в зябкой полудремоте. Мне невольно вспомнились мудрые уютные слова из классического труда «Полевая геология» Вебера: «…не всякий способен спать в палатке, положив под голову седло, а посему для того, чтобы иметь возможность как следует отдохнуть, необходимо возить с собой походную кровать».

Какой насмешкой звучали эти прописи классиков от геологии в наших условиях!

Дождь лил не переставая свыше полутора суток. Во время краткого перерыва мы ухитрились развести огромный костер, обсушились, нагрели щебнистую поверхность земли, наложили на нее мокрые стланиковые ветки, которые сразу же окутались облаком ароматного пара, и поставили над этим сооружением нашу палаточку. Забравшись в нее, мы заснули крепчайшим сном на влажной, но теплой постели.

Когда проснулись, дождя не было, но все вокруг тонуло в густейшем тумане. Сварили остатки наших продуктов и, похлебав жидкой кашицы, с нетерпением стали ждать, когда рассеется туман. Идти дальше со съемкой было невозможно. Установив на месте ночлега каменную пирамиду и затесав со всех сторон ствол крупного дерева с указанием номера точки стояния и датой, мы решили потихоньку добираться до своих.

Через некоторое время туман стал постепенно подниматься. Воды вокруг было хоть отбавляй. Она повсюду хлюпала под ногами, сочилась из-под мха, ручейками стекала вниз по склонам, лужицами, лужами и озерами преграждала нам путь в пониженных местах. Каждый ничтожный ручьишко ревел как бешеный, скаля белопенные зубы бурунов и каскадами низвергаясь вниз.

После короткого прояснения горизонт опять затянуло серым дымом облаков, которые скоро превратились в густые темные тучи, начавшие нещадно поливать нас обильным дождем. Долго шли мы, переползая с сопки на сопку, напряженно всматриваясь в тщетных поисках спасительного дымка. Напрасные старания — впереди расстилалась мокрая туманная даль и маячили густые заросли леса по берегам мутного Эмтегея. Трудно было рассчитывать, что нам удастся рассмотреть на этом туманном фоне дым от костра.

Мой спутник совсем пал духом. Я тоже чувствовал себя не совсем в своей тарелке и втайне дал себе слово, что впредь буду уходить в маршрут только от места, где мне известно местонахождение лагеря. Надо представить себе всю «прелесть» блуждания по тайге, не зная, где находится лагерь и где находится ручей, в устье которого должен он стоять. Ручей, о существовании которого тебе известно со слов якута, бывшего здесь во время своей далекой юности!

Уже незадолго перед вечером, когда дождь несколько стих, перед нами появилась широкая мощная долина большого притока Эмтегея, не вызывавшая сомнения в том, что это Пенесекчан. Пристально вглядываясь, мы с трудом уловили в наиболее заросшей части устья слабенькую, синеватую струйку дыма, такую ничтожную, что если бы не слегка прояснившаяся даль, она осталась бы незамеченной. Обрадованные, мы направились к костру, путаясь в валежнике и по колено утопая в болотах, пока наконец не подошли к… берегу Эмтегея, на противоположной стороне которого весело горел огонек.

Эмтегей яростно вздулся. Его мутные воды несли вывороченные с корнем деревья, коряжины, пучки травы, сломанные ветки и прочий хлам. Перейти его не было никакой возможности.

Трудно передать чувство возмущения, которое охватило нас при виде этой картины.

На крик из палатки вылезли заспанные фигуры наших спутников.

Стоять на месте промокшему до нитки в ожидании, пока подадут лошадей, мне отнюдь не улыбалось, тем более, что в груди моей клокотал вулкан ярости и гнева на моего прораба, на каюра, вообще на весь состав партии, ухитрившейся, несмотря на четкие указания, остановиться на противоположной от нас стороне реки.

Чтобы ускорить события и дать разрядку накопившимся эмоциям, я, вытащив из карманов все, что там было, бодро вступил в пенистые воды Эмтегея и как был, в одежде и ичигах, «вольным стилем» поплыл на противоположный берег. Переправившись на ту сторону и слегка лязгая зубами, я направился к костру.

Навстречу мне шел Успенский с жалкой виноватой улыбкой. На него и обрушился первый шквал моего гнева. Он виновато оправдывался тем, что пришел только перед дождем, что стан был разбит без него Семеном и Николаем. Когда же я ехидно спросил его, почему он не перенес стан на правую сторону, то он жалобно взглянул на меня и умолк, потупив взор. В лагере тоже досталось кое-кому. Главный же виновник — наш каюр Семен куда-то предусмотрительно исчез.