По тайге — не по карте

Ясным морозным утром мы отправили в Даги оленьи упряжки, сами следом пошли на лыжах.

— Ты бы ехал до поселка на нартах, — предлагали мне ребята, — а то выдохнешься в самом начале.

— Пусть лучше я выдохнусь, чем олени.

— Ой, не шути, Ваня. На большой переход в таких валенках…

— Ничего, втянусь.

Ноги мои распухли. Вот когда я по-настоящему осознал, каково мне будет в сорокакилометровом переходе от Ноглик до поселка Даги… С тоской посмотрел я в сторону Ныйво, — далеко впереди маячили темными пятнами оленьи упряжки.

Я ни шагу больше не мог ступить на лыжах и снял их. Не шел, а плелся.

В Даги мы с Можелевым пришли поздно ночью. Ребята давно ушли вперед. На ночлег остановились в нивхской избе. Хозяйка, старая нивха, сидевшая на полу и курившая трубку, внимательно следила, как я пытаюсь стянуть валенки. Я отделил от ног присохшие портянки — пальцы кровоточили. Молча старуха поднялась и через некоторое время принесла мне деревянную долбленку — «орнг» — с теплой водой. Я с благодарностью посмотрел на нее, но она опять исчезла и вернулась бормоча, неся какой-то сосуд с густой жидкостью и полотенце. Положила около меня, села снова на пол. Смыв с ног кровь, я воочию увидел свою плачевное состояние: пальцы потерты были чуть не до суставных костей. Как же завтра идти?! Чтобы они зажили, месяц, не меньше, понадобится…

Старуха, показывая на фляжку, проговорила:

— Нерпа, нерпа…

— Вытри сначала насухо, — посоветовал Можелев. — Потом смажь нерпичьим жиром.

Пока я проделывал всю процедуру, старуха снова сходила куда-то — принесла белую тряпку и торбаса. Положила все рядом, села на свое место, взяв трубку, и больше ни во что не вмешивалась. Разорвав пополам белую тряпку, я тщательно перевязал раны, осторожно обул торбаса и виновато улыбнулся.

Николай Можелев сказал:

— Сядешь, Ваня, на нарты. Часть груза на себя переложим.

Я еще пытался протестовать, но он отрезал:

— Не спорь. На профиле нам без техника делать нечего!

Только под самое утро я крепко уснул. И проспался… к полудню. Рассердился на себя и на ребят, что не разбудили, на Можелева — больше всех, он первый попался на глаза.

— Почему не поехали? Сам знаешь, дни короткие, сказано было — затемно встать?

— А мы тут с хлопцами посоветовались. Давай-ка задержимся на подбазе. Дополучим продукты, найдем для тебя валенки…

— Значит, из-за меня не пошли? — злился я.

Можелев тоже повысил голос:

— Да ты гляди, чертовщина какая за окном! Ты еще настоящего бурана не видел!..

Пока я выглядывал в окно и раздумывал, нашелся и третий довод.

— Однако завтра нивхи принимай у себя гостей на родовой праздник, — вмешался Яргун. — Сибко-сибко обидятся, когда гости накануне уйди. Оставайся, Ивана!.. Большой праздник иди… И буран большой иди — в поселке бывай надо. Оставайся!

Нивхи редко ошибаются в предсказании погоды. Предсказывают они по разным признакам: по направлению ветра, противостоящего морскому течению, по окраске солнца на восходе и заходе, по морской воде в любое время суток, по игре сивучей и нерп… Коли нерпы скапливаются косяками неподалеку от берега, наигравшись-накувыркавшись в воде, часто вылезают на берег — быть плохой погоде. Если на побережье усиливается ветер-свистун — опять жди непогодь. Таких примет у них великое множество.

Медвежьи праздники — «чхыр-лерид» — идут из_ глубокой старины. Останки медведей устроители их складывают в два отдельных сруба, метрах в двухстах на север от селения; в одном срубе — кости, в другом — только черепа. Ученый-археолог, если возьмется по медвежьим останкам определить давность стойбища, сделает это без труда. По числу черепов в срубе можно точно определить количество праздников. На каждом убивают лишь по одному медведю, и счет ведется еще дополнительно, зарубками на срубах.

Современный человек на этих древних, как мир, праздниках словно переносится в эпоху первобытнообщинного строя. Ведя вековую борьбу за существование, нивхи придумывали себе многочисленных богов. Боги были земные и неземные. Земные боги — шаманы и медведи — считались главными.

В представлении нивхов жизнь как у людей, так и у животных, бесконечна. Только на земле одна ее часть — видимая, а вторая жизнь — потусторонняя, «млыво». Если нивху посчастливится убить медведя, лису, соболя, дикого оленя, значит — охотнику все это посылает высшее божество. Добыча, стало быть, уже перенесла все невзгоды на земле, и божество направляет ее в «млыво», в котором душа зверя вновь обрастет кожей, — он опять явится на свет в первоначальном виде…

— По этой легенде, Яргун, получается, что люди все время убивают одних и тех же медведей?

— Да, мы раньше тоже так думай.

Во второй половине дня к хозяину, устроителю празднества, стали съезжаться на собачьих, оленьих упряжках, а то и просто на лыжах почетные гости. По старинной традиции, медвежьи праздники собирают нивхов, связанных родословной линией.