Это был кабинет. Оставленный не запертым, полностью обставленный кабинет с проходом, ведущим в спальню. А там ещё одна дверь в коридор. Запертая, но легко открывающаяся изнутри.
Путь отхода есть.
Заперев кабинет изнутри, я осмотрелась.
Пыльно, печально и очень… безысходности что ли.
Книжный стеллаж, занимающий всю правую стену, угнетал пыльными, забытыми книгами. На столе лежали бумаги, чернильница, перьевая ручка с засохшими чернилами. Кожаная папка и огромный чёрный череп. Потрогав выкрашенные чёрным зубы пальцем, я невольно вытерла его о ночнушку.
Все ящички в столе были заперты.
Осторожно присев в пыльное кресло, я осмотрелась и только сейчас заметила большую картину в красивой раме, висевшую на противоположной от книжного шкафа стене.
Семейный портрет. Он, она и ребёнок.
На тёмном фоне неровных мазков выделялось золото резного стула, на котором, выпрямив спину, сидела красивая, темноволосая, но холодная женщина с равнодушным синим взглядом фарфоровой куклы. За её спиной, положив руку на спинку стула, стоял мужчина. Массивный и хмурый, он был так же черноволос. Тёмные глаза с сурового лица смотрели тяжело и пристально. Как бы я не встала, с какой бы стороны от картины не замерла, казалось, он смотрит именно на меня.
Перед мужчиной, в шаге от женщины, сидящей в пол оборота от него, застыл мальчик. Лет восьми, быть может десяти.
Бледный и напряженный, он решительно смотрел прямо перед собой. От моего хищника в этом ребенке были только глаза. Жёлтые, светящиеся даже на картине. Уже тогда белок его глаз был чёрным, а взгляд серьёзным.
Красивый портрет счастливой семьи, ничего не скажешь…
— Нравится? — вкрадчивый тихий голос, раздавшийся за спиной, чуть не остановил моё сердце.
Тьма нежно льнула к босым ногам, не спеша их есть.
Я забыла, как дышать.
— Я был первенцем Матери, меня отдали в самую сильную семью, — на плечи легли ладони, с которых на меня стекала тьма. По груди, по бокам, окутывая руки.
Сердце предприняло ещё одну попытку остановиться, но желание жить оказалось сильнее.
— Первенцем?
— Тьма Первоначальная, моя госпожа и мать, захотела ребенка. Ей нужен был наследник, — прохладные пальцы, скрытые тьмой, нежно погладили мои плечи, — довольно странное желание, если учесть, что делиться властью она не планировала. Но я был создан по велению её и отправлен сюда.
Голос хищника стал задумчивым и рассеянным:
— В эту несчастную семью.
— И что с ними стало? — с замиранием сердца спросила я.
— В день пробуждения силы я убил их, — равнодушный ответ.
Гулко сглотнув, я беспомощно смотрела на картину. Действительно, а чего еще я ожидала? Счастливого хэппи-энда, как в фильмах?
— Я не предупреждал тебя, потому прощу на первый раз, — вновь заговорил он после недолгого молчания, — но впредь не выходи из комнаты в безлунье. Это моё время. Поняла?
Я энергично закивала.
— А сейчас ты, не оборачиваясь, вернешься к себе и не выйдешь до восхода солнца.
Я снова закивала.
— Иди, — меня подтолкнули к открытой двери.
На негнущихся ногах, находясь в каком-то густом, холодном тумане, я добралась до выхода, вырвавшись из тьмы, заполнившей кабинет, сделала ещё с дюжину шагов, а потом побежала.
Я так и не поняла, как добралась до спальни, хотя бежала, не разбирая дороги, просто неслась вперёд желая не добежать, а просто убежать.
В спальне, на спинке стула висел камзол, потерянные сапоги стояли рядом.
Глава третья. Гастрономические извращения
Много до чего могли бы довести ночные прогулки в одиночестве по плохо знакомым местам, начиная от увлекательной встречи с маньяком и заканчивая веселой поездкой в чьем-нибудь багажнике.
А вот моя ночная прогулка вылилась в завтрак с гастрономическим извращенцем, легко поедавшим людей целиком. В смысле, с замечательным, очень гостеприимным и таким великодушным хозяином этого замка, моих мочалок и странной картины, хранящейся в пыльном кабинете, который совсем точно не станет завтракать мною… ну, верить в это очень хотелось.
Обнадеживало еще то, что приведенная в большую, неуютную и мрачную столовую я была усажена за накрытый стол.
— А вы что, и нормальной едой питаетесь? — я очень старалась задать вопрос как-нибудь так, чтобы хищник вдруг не решил, что я тут над ним смеюсь, но прозвучало все равно как наглая издевка.
На меня посмотрели так, что возникло непреодолимое желание пойти и самозакопаться под ближайшим угрюмым кряжистым деревом, которых, например, в парке было огромное количество, чтобы не досаждать больше этому чудищу своим неуместным любопытством.
— Человек, — пренебрежительно выплюнул он, откинувшись на высокую спинку стандартно черного резного стула, — если из-за того, что я не убил тебя ночью, ты вдруг возомнила, будто меня не стоит бояться, то я вынужден тебя огорчить…