По тюрьмам

5 марта 1917 года ВИЛ пишет большое письмо А.М. Коллонтай: «Дорогая А.М. Газетные известия говорят о созыве на 12.05 съезда молодых в Швеции для основания новой партии на циммервальдских принципах». В письме много говорится о циммервальдском духе, о Каутском, о резолюции итальянской социалистической партии, об Америке, Германии, Дании. Но ничего о России и событиях в России! Это говорит о том лишь, что все связи ВИЛа с Россией были полностью потеряны. Он ничего и никого не контролировал. Ни партию, ни даже своих друзей.

Только 15 марта ВИЛ пишет Арманд: «Мы сейчас в Цюрихе в ажитации: от 15.03 есть телеграмма в Zьricher Post и в Neu Zьricher Zeitung, что в России 14.03 победила революция в Питере после трехдневной борьбы, что у власти 12 членов Думы, а министры все арестованы. Коли не врут немцы, так правда. (…) Я вне себя, что не могу поехать в Скандинавию!!! Не прощу себе, что не рискнул ехать в 1915 году».

Итак, по письмам Ленина складывается впечатление, что к январю 1917 года РСДРП была полностью разложившимся организмом. Что Ленин вообще с Россией и с партией связей не имел, не переписывался, что распались все связи, что к нему не доходили даже слухи.

Весть о революции была полной неожиданностью. В письме А.М. Коллонтай от 16.03.1917 ВИЛ пишет: «Дорогая А.М. Сейчас получили вторые правительственные телеграммы о революции 1(14).03 в Питере. Неделя кровавых битв рабочих, и Милюков+Гучков+Керенский у власти. По „старому“ европейскому шаблону… (…) Главное теперь — печать, организация рабочих в революционную с/д партию. Мы создадим по-прежнему свою особую партиюи обязательно соединим легальную работу с нелегальной. Ни за что снова по типу II Интернационала! Ни за что с Каутским. Непременно более революционная программа и тактика (элементы у Либкнехта, у S.L.P. в Америке, голландских марксистов и т.д. есть) и непременно соединение легальной работы с нелегальной».

То есть ВИЛ практически признал, что партии нет. «Мы создадим», — говорит он. Если бы партия была, зачем создавать? А Великая Ложь Ленинианы состоит в утверждении, будто партия была.

Ленин становится гениальным на подножке пломбированного вагона, в котором едет в Россию с эмигрантами-социалистами. Он гениален с марта 1917 года. До этого ВИЛ неуклонно ошибался, опаздывал и выбирал не те цели. Господина Маркса, ездившего в омнибусе в Лондонскую публичную библиотеку, из ВИЛа не получилось. Пришлось ему переквалифицироваться в вождя Революции. Он сделал это блестяще. В этом его гениальность.

ГЛАВА 13

В середине сентября я встал в конце судебного заседания и попросил у судьи свидания «с моей гражданской женой Анастасией Л., 1982 года рождения, проживающей в г. Москва». Гражданская жена сидела на первой скамье в зале суда, черное платьишко, китайская косичка, тонкая шейка.

«Напишите заявление как положено, — вздохнул судья. — Я рассмотрю». Я тут же в тюремной клетке, положив листок на скамью подсудимых, написал заявление: «Прошу предоставить мне свидание с моей гражданской женой Анастасией Л.». Жена в это время, косичка на затылке, выходила из зала.

20 сентября меня забрали прямо с прогулки на свидание. Старший хаты Игорь тоже был вызван на свидание. Нас сковали с Игорем одним наручником и вместе с еще двумя парами мордатых зэков, смахивающих на бэсээмщиков (БСМ, бывший сотрудник милиции), спустили во двор. Сопровождаемые soldaten, мы прошли через двор по диагонали и вошли в сарайчик для свиданий. Там сидел за столом наш начальник по режиму, бывший омоновец. Сидел он лицом к торцу стеклянной перегородки, разделяющей сарайчик надвое: на гостевую половину и нашу зэковскую. Вдоль стекла тянулись прилавки и телефонные трубки. Шесть отсеков у нас, и, как в зеркале, у них.

Родственников наших вывели из угла двора справа. И они пошли к нам, возвышаясь по пояс над цветами. Цветы вырастили шныри по приказанию начальства. Родственников было семеро. Потому что одна семья — отец и мать явились к своему зэку вдвоем. Моя «жена» — самая мелкая по размерам и самая юная по возрасту — шла сзади всех вприпрыжку, только головенка возвышалась над цветами. А надо сказать, шныри вырастили там у окна целую степь. На длинных стеблях возвышались высокие и скромные осенние цветы, в большинстве своем скромно розовые и лиловые.

Она пришла и села. Такая хорошенькая в брезентовом куртеце своем, китайская косичка и жует резинку. Глазки улыбаются, зубы передние мне предстали в стекло на меня вперед.

— Здравствуй, Волк! — сказала она.

— Здравствуй, Клюковка! Как же я рад тебя видеть!

— Ты мое письмо получил? — спросила она, когда мы сделали все нужные гримасы, улыбки и освоили наши визуальные образы.

— Да, получил и давно ответил.

— Ну, я же тут, в Саратове, — сказала она. — Там в моем письме была важная просьба.

— Собаку разрешаю, — сказал я.