По тюрьмам

— Ну что, бывает. Главное, все живы остались, — бодро заявил soldaten. И отошел от меня в другой конец шеренги как можно быстрее. Зэки наши молчали. А ведь в машине стонали и просили открыть боксы подышать.

26 декабря меня так же неожиданно увезли с двойки, как и привезли. Но до этого случилось еще одно событие — из облсуда бежал Цыганок. В конце года вообще случилось много событий, словно они медлили и тянули до конца года, чтобы случиться.

ГЛАВА 19

Цыганок же бежал так. Я сидел в тот день в суде в 4-м боксе, а он в первом, в самом конце конвоирки, в тупичке. Ранее я довольно долго содержался в первом. Первый был просторнее. Там легче дышалось. Я видел, как их тотчас после перерыва около 14 часов провели в зал суда. Голову Цыганка в глазке я прозевал, не уследил, но верхнюю часть черепушки маленького Анисимова, его подельника, видел. Анисимов — хрупкий, худющий и ходит с палочкой. Они ушли. Тихо ушли и незаметно. Был будничный день, будничное судебное заседание по их делу. Нас должны были выводить через полчаса, наше заседание судья Матросов назначил на 14.30, он любит такое время.

Я сидел в четвертом боксе один и размышлял о том, какой унизительный режим на двойке в сравнении с третьяком. Даже в деталях. Ночью ты можешь покинуть свою шконку, только если идешь на дальняк. Если ты сядешь за стол, тебе сделают замечание, при повторении поступка могут загнать в карцер. При каждом открывании двери заключенные обязаны вставать, а дежурный, стоя в повязке (косяк), должен доложить: «Гражданин начальник, в камере столько-то человек. Дежурный имярек». Телевизор в двухместных камерах запрещен. Новостей не знаешь. На большом продоле орет радио, но в 39-й радио не слышно, только безобразные музыкальные шумы. Поскольку 39-я расположена в стороне, в колене коридора. Таким образом, новостей обитатели 39-й не знают. Единственный отрывок новостей мне удалось услышать в Волжском суде. О смерти Радуева. Далее мои мысли передвинулись на судьбу осужденных по делу Радуева. Радуев умер в декабре. Атгериев, 35-летний здоровый мужчина, умер в августе, отсидев восемь месяцев в колонии. Объяснения смертей чеченских националистов, данные администрациями колоний, путаные и противоречивые. Радуева и Атгериева просто убили. Подлость содеянного состоит в том, что и судили, и убили. Нужно было либо убить и не судить, а уж судив, государство должно было соблюдать свои же законы. Атгериев был приговорен к 15 годам, а Радуев получил пыжа, это тяжелейшие наказания. Государство поступило по беспределу. Опасное, безбашенное русское государство. Они на все способны. И меня могут убить… могут или не могут?

В разгар моих размышлений послышался растерянный топот тревожных ног, в конвоирку вбежал не видимый мне мент и закричал: «Пацаны, все на выход, кроме дежурного!» И топотом их ног покрылось все звуковое пространство.

Минут через 10—15 в конвоирку, ругаясь, топчась, шумно дыша и отплевываясь, они приволокли заключенного, вцепившись в него и вися на нем, как стая собак влечет зверя, вися на нем. Я догадался, что они приволокли Цыганка. Видно же его под ментами не было. Проволочив его в тупик к первому боксу, его там свалили и еще побили. Были слышны характерные удары в мягкое, в плоть. Он шумно дышал, стонал и редко ругался. Из бокса рядом со мной, из номера три его защищал возгласами маленький храбрый Анисимов. «Он же человек, что вы его бьете, как скотину!» В ответ менты злобно огрызались: «Отойди от волчка, Анисимов, а то и тебе достанется. Отойди на хуй!» (Я не отошел, но все равно и менты, и Цыганок находились вне поля моего зрения. Справа.) Очевидно, при аресте ему спустили штаны, что ли, чтоб опять не бежал, не мог бы. Потому что, когда его забрасывали в бокс № 1, звучала команда: «Подыми штаны!»

В 14.30 нас увели в зал. Вели нас жестко, наручники вогнали в мякоть. Сзади менты просунули нам каждому под наручники дубинки и пригибали к земле, как водят пыжей и полосатиков (то есть зэков особого режима, их одевают в робы с широченными синими и белыми горизонтальными полосами). Возмущаться было бесполезно, менты обезумели от попытки побега. Вернулись мы из зала суда довольно быстро, где-то через час. Но Цыганок еще был там, в конвоирке. Лежал у стены в тупике. Я слышал, как его еще раз избили в очередном приступе ярости. Еще одного из ментов он вывел из себя, послышались удары. Обыкновенная русская жестокость.