По тонкому льду

Сотрудники отдела Безродного не придали особого значения этой встрече. А спустя почти год выяснилось, что у Кошелькова есть еще знакомый – массовик Дома культуры Витковский. Его видели с Кошельковым в тире Осоавиахима, в платной поликлинике, на спектакле «Без вины виноватые». Глухаревский в этих встречах не участвовал. Все трое имели много знакомых, и определить, кто из этих знакомых заслуживает нашего внимания, было чрезвычайно трудно.

За последнее время ничего нового в дело внесено не было, и оно лежало, ожидая своей участи. И вот передо мной встала задача – как решить его судьбу…

21 марта 1939 г.

(вторник)

Сегодня утром, точнее в полдень, в буфете за одним столиком завтракали Фомичев, Дим-Димыч и я. Завтракали и болтали.

В буфет неожиданно вошел капитан Безродный. С той поры как стал начальником отдела, он обычно требовал завтрак и ужин в кабинет, а тут – пришел.

Все поняли, что пришел он лишь ради того, чтобы показать новенькую форму и знаки различия капитана.

– Привет! – бросил он всем сразу и на ходу обвел взглядом комнату. Единственное свободное место было за нашим столиком. Безродный занял его и громко сказал буфетчице: – Как всегда!

Это означало: стакан сметаны, два яйца всмятку и чай.

– Идут слухи, – заговорил я, – что вы решили отдохнуть?

– Пора! – снисходительно ответил Безродный.

Я искоса взглянул на Дим-Димыча. В его глазах прыгали чертики. Он нарочито медленно отхлебывал чай и энергично дул в стакан.

Буфетчица подала Геннадию еду.

На тумбочке в углу задребезжал телефон. Кто-то из ребят снял трубку и ответил:

– Да… буфет… Здесь! Хорошо. – И, положив трубку, сказал: – Капитана Безродного к майору Осадчему.

Геннадий шевельнул бровями, встал и, ни слова не говоря, вышел.

– Жаль! – произнес Дим-Димыч. – Я только хотел подбросить ему вопросик для поднятия настроения.

– Ох и штучка ты! – крутнул головой Фомичев. – Какой же вопросик?

Дим-Димыч охотно ответил:

– Я хотел спросить у Безродного, почему его мать, приехавшая в город, остановилась не у него, а у брошенной им жены.

– В самом деле? – удивился Фомичев.

Я и Дим-Димыч подтвердили. Это была правда.

– А в чем же дело? – допытывался Фомичев.

Я объяснил. Мать Безродного, узнав о разводе сына с женой, решила приехать и попросила сына выслать денег на дорогу. Безродный отвечал, что сейчас у него с деньгами затруднения и что выслать он не может. Мать обратилась к невестке. Оксана заняла деньги у меня, у Дим-Димыча, добавила к ним немного своих и сделала перевод. Старуха приехала прямо к Оксане, а когда узнала подробности развода, сказала: «Будем считать, что ты потеряла мужа, а я сына. Я останусь с тобой и с внучкой».

– Затруднения! – зло бросил Дим-Димыч. – Получает в два раза больше прежнего, алименты не платит и – затруднения!

Явно заинтересованный, Фомичев спросил:

– Как вы все узнали?

Ответил Дим-Димыч:

– Видели его мать. Тихое, хрупкое создание со скорбным лицом и отрешенным от мира взглядом. Непостижимо, как такая кроткая лань могла породить шакала?

Разговор прервался: вернулся Безродный. И тут же меня вызвали к Кочергину.

Обычно вызов к начальнику отдела бывает неприятен. Неприятен прежде всего своей «таинственностью». Подчиненный не знает, зачем он понадобился, и, чувствуя за собой определенные промахи (а у кого их нет?), волнуется, заранее ожидает выговор или головомойку. Перед дверью кабинета он спрашивает у секретаря: «Как начальник сегодня? С какой ноги встал?» Именно так ведут себя подчиненные Безродного и некоторых других. Так вел себя раньше и я. Но с тех пор как стал работать под началом Курникова, а потом Кочергина, все изменилось.

Курников и Кочергин были, по меткому выражению Дим-Димыча, «чекистами особого склада». Они не переносили свои настроения на отношения с оперативными работниками. Их невозможно было «взвинтить», как Безродного, одной неудачной фразой, заставить кричать и стучать кулаком по столу. Они умели уважать людей, ценить в них главное – их человеческое достоинство. Поэтому даже в те дни, когда меня постигала в работе неудача, я шел на вызов начальника спокойно.

В кабинете, кроме Кочергина, никого не оказалось.

Ответив на мое приветствие, он глотнул какую-то таблетку, запил ее минеральной водой, предложил мне сесть и спокойно потребовал:

– Докладывайте о Кошелькове.

Возвращаясь от Кочергина, я услышал, как захлебывается телефон. Меня охватила тревога. Быстро щелкнув ключом, я вбежал и схватил трубку. Но тут же успокоился: говорила Оксана. Она просила меня зайти к ней в обеденный перерыв. Ей нужно было посоветоваться по личному, но очень важному делу. Какому делу? По телефону она объяснить не хотела.

Тон Оксаны да и сама просьба удивили меня. Что могло произойти важное, требующее срочного решения? Уж не вздумала ли Оксана выйти вторично замуж? Но почему понадобился в таком случае мой совет?

В обеденный перерыв я забежал на несколько минут домой, поел на скорую руку и отправился к Оксане. У нее, к моему удивлению, оказались Дим-Димыч и Варя Кожевникова. Действительно, намечалось что-то серьезное.