По тонкому льду

— Вот ты тут болтал о Пейпере, — продолжал Русаков. — Ты против таких вербовок. Какой же ты разведчик? Кого же ты хочешь вербовать? Быть может, сельского старосту или полицая? Вы послушайте, товарищи, что нам дал этот Пейпер. А ну-ка, друже, прочти, умоляю, — обратился он к Андрею.

Демьян кивнул. Андрей прочел первое письменное сообщение Пейпера. Он давал подробную дислокацию авиасоединений и частей, авиационных парков, обслуживающих авиацию подразделений на большом участке противостоящего нам фронта. К сообщению прилагалась карта с нанесенными на ней ложными немецкими аэродромами.

— Кто бы из твоих хлопцев, — вновь заговорил Русаков, — сообщил нам такое? Да никто! А между прочим, мне интересно, сам ты, дорогой, кого-нибудь привлек к разведке?

Русаков нащупал ахиллесову пяту Безродного. Желваки задвигались на скулах Геннадия Он готов был сожрать Русакова с потрохами, но не знал, как к нему подступиться.

— Чего же ты молчишь? — подтолкнул его комиссар. — Или это тайна? Так мы же на бюро!

— А ты многих привлек? — выпалил вдруг Геннадий.

Русаков, этакий скуластый, широкобровый, с черной кадыкастой шеей, раскатисто рассмеялся. Глядя на него, засмеялся Челнок, улыбнулся Усатый.

— Вовлекать в разведку не мое дело, — ответил Русаков. — У меня своих дел — под самую завязку.

— Я думаю, все ясно, — заключил Демьян. — А теперь расскажите коротенько, что вы проделали для проверки подпольщиков и обнаружения предателя.

Геннадий именно коротко и сказал:

— Проверкой пока не удалось выяснить ничего заслуживающего внимания.

— Это нечестно, — подал голос Андрей.

Геннадий повернул голову. Брови его приподнялись.

— Ты думаешь, что говоришь? — спросил он Андрея.

— Да, имею такую привычку. И повторяю: ты ведешь себя нечестно, не так, как следовало бы коммунисту и члену бюро.

— Я протестую! — воскликнул Геннадий, апеллируя ко всем. — Здесь не место разводить склоки.

Члены бюро молчали.

Но Андрей, если уж хватался за кого-либо, то хватался крепко, намертво.

Отцепиться от него было нелегко.

— Я считаю, — продолжал он с невозмутимым спокойствием, — что на бюро надо говорить откровенно. Как может Солдат организовать поиски предателя, если он считает, что провалы не являются результатом предательства, что они не только закономерны, но и неизбежны. Как он может докладывать о плане диверсионных ударов, когда, по его мнению, диверсия только мешает нашей разведывательной работе! Да и представление о разведработе у него путаное.

Он мечтает о засылке агентуры в Германию, а от вербовок немцев отмахивается как черт от ладана. Нельзя же с такими настроениями руководить.

На несколько секунд воцарилось молчание.

— Вы хотите сказать? — спросил меня Демьян.

— Нет. Сказано все.

— А ваше мнение?

— Я согласен с Перебежчиком.

— После провала группы Урала, — заговорил Демьян, — товарищ Солдат предлагал мне прекратить связь друг с другом и свернуть боевую работу. Я сказал ему, что это паникерство.

Почва под ногами Геннадия неожиданно заколебалась. Он не был подготовлен к этому.

— Я честно высказал свое мнение, — попытался оправдаться он. — Или, по-вашему, нельзя иметь свое мнение?

— Пожалуйста, имейте, — разрешил Демьян. — Но выполняйте мои указания.

Вы обязаны искать предателя. Провал группы Урала не эпизод, а звено из длинной цепи.

— А почему вы уверены, что в нашей среде предатель? — обратился Геннадий к Демьяну.

— Вот это да! — воскликнул Русаков. — Я бы не сказал, что ты очень сообразителен для руководителя группы.

— Какой есть! — огрызнулся Геннадий.

— Плохо, — заметил Демьян. — А мы хотим вас переделать.

— Я не нуждаюсь в этом, — с раздражением бросил Геннадий. Он не мог совладать с собой и сорвался с нужного тона.

— Тогда я предлагаю вывести Солдата из состава бюро, — медленно произнес Демьян. — Кто за это — прошу поднять руки.

Все произошло в считанные секунды. Геннадий не успел даже оценить происшедшее.

— И еще, — продолжал Демьян, — есть предложение освободить товарища Солдата от руководства разведкой и возложить это на Перебежчика. А Солдату поручим сформировать боевую диверсионную группу. Люди найдутся. И хорошие люди.

Сгоряча Геннадий продолжал гнуть свое, хотя не мог не чувствовать отношения к нему членов бюро. Он напомнил, что в старшие группы назначен приказом управления и бюро не вправе отменять его.

— И шифр я никому не передам, — вызывающе закончил он.

— Попробуйте, — пригрозил Демьян. — Мы подождем три-четыре дня, а потом обсудим вопрос о вашем пребывании в партии.

Дальше идти было некуда. Геннадий сразу обмяк, как проколотая шина, сел на ящик и в состоянии крайней растерянности пробормотал:

— Хорошо. Я сам. Мне выйти?

— Ну зачем же, — возразил Демьян. — Давайте, товарищ Челнок, докладывайте.

Демьян требовал от всех, чтобы именовали друг друга только по кличкам, и это было правильно.