По тонкому льду

— Вообще, товарищ лейтенант, никогда не надо ничего усложнять и преувеличивать… — Он умолк на мгновение и, посмотрев в замерзшее окно, добавил: — От нас требуется объяснить необъяснимое, так вы, кажется, считаете? Что ж… мы попытаемся это сделать.

В его тоне мне почудилась уверенность, будто следствие напало по меньшей мере на горячий след преступника. Настроение мгновенно улучшилось.

Появление Геннадия и наш короткий разговор послужили для меня бодрящей разрядкой.

— Первым долгом я хочу прочитать все сам, — сказал он между тем и занял за столом место, которое я предупредительно освободил.

Геннадий только раскрыл папку, как дверь без шума открылась и в кабинет вошел шофер райотделения. Не зная Безродного, но видя в нем старшего по званию, он испросил у него разрешения обратиться ко мне и сказал, что приехал за мной от доктора Хоботова.

Я перевел взгляд на Геннадия.

— Вместе поедем, — сказал он без колебаний и начал одеваться…

В тылах большого больничного двора, в мрачном каменном помещении с низким потолком и влажными стенами, мы нашли Хоботова и Брагина.

Доктор, облаченный в клеенчатый фартук, сидел на табуретке. Рядом стоял Дим-Димыч. Оба они курили.

Посреди комнаты на высоком железном тонконогом столе, прикрытая не совсем чистой бязевой простыней, лежала та, которая неожиданно покончила расчеты с жизнью в доме на Старолужской улице. Видны были только ее свисающие распущенные волосы и ступни с пожелтевшими пятками.

Кроме нее, на голых топчанах вдоль стены лежали еще три ничем не прикрытых трупа.

Я представил Хоботову Безродного. Доктор поклонился, но руки не подал — она была в резиновой перчатке.

Неистребимый, всюду проникающий сладко-удушливый запах разложения человеческих тел мгновенно вошел в меня и тугим комком застрял в носоглотке.

— Закурите, так лучше будет! — заметив мое состояние, посоветовал Хоботов и показал на пачку папирос, лежавшую на подоконнике.

— Вы уже в курсе дела? — спросил он Безродного.

— Примерно.

— Отлично! Сейчас мы выясним, ошибся я или нет. Прошу сюда!

Доктор подошел к тумбочке, на которой стояла большая стеклянная банка с широким горлом, наполненная водой, и в ней плавало что-то.

— Так вот… — вновь заговорил Хоботов. — Что эта милая особа к моменту смерти была в состоянии сильного опьянения — установленный факт. Не так ли, товарищ Брагин?

— Да-да… — подтвердил Дим-Димыч немного возбужденным, как мне показалось, голосом.

— Что ее умертвили, — продолжал Хоботов, — тоже факт. А сейчас мы попытаемся получить ответ на главный вопрос: как ее умертвили? Что это, по-вашему? — Доктор ткнул пальцем в горловину банки, освещенной яркой двухсотсвечовой электрической лампой.

Я приблизился к тумбочке, наклонился и увидел плавающий синевато-красный ком.

— Сердце!

— Отлично! — подтвердил Хоботов. — Хорошее, молодое, совершенно здоровое и уже никому не нужное сердце. Оно-то, надеюсь я, и сослужит нам последнюю службу. Теперь внимание! Сейчас я вскрою сердце в воде, а вы наблюдайте. Это очень важно и, главное, неповторимо. Если вверх побегут пузырьки, шарики воздуха, — я окажусь прав в своем предположении.

Смотрите!..

Я отвел назад руку с дымящейся папиросой и стал ждать. Напряжение я подметил и во взглядах Безродного и Брагина.

Доктор просунул, не без усилий, свою левую руку в банку, захватил крепко сердце, а правой сильным надрезом полоснул его чуть не надвое. И тут же кверху цепочкой устремились один за другим прозрачные воздушные шарики…

— Вот-вот! — воскликнул Дим-Димыч.

— Прекрасно видно, — добавил Безродный.

— Фу! — облегченно и шумно вздохнул доктор. — Что и требовалось доказать. Задача решена. Ответ найден.

Он бросил на тумбочку нож, отряхнул с рук воду и начал стаскивать перчатки.

— Теперь я могу сказать точно, что покойной, когда она после выпитого была в полуобморочном состоянии, при помощи обычного шприца и очень тонкой иглы пустили в просвет вены несколько кубиков обычного воздуха. И все. Этого более чем достаточно для мгновенной смерти. Сердце не терпит воздуха.

Произошла эм-бо-ли-я. Слышали?

Мы переглянулись, Для нас это медицинское слово было внове.

— Это отнюдь не изобретение, — пояснил Хоботов. — Старо как мир.

— А как вы догадались? — заинтересовался Дим-Димыч. — Что вас натолкнуло на первоначальную мысль?

Доктор пригласил нас к высокому столу, извлек из кармана свою лупу, подал ее Дим-Димычу и сказал:

— Смотрите сюда. Внимательно, — он указал на локтевой изгиб покойницы.

— Что видите?

— Малюсенькую, едва приметную точку, — ответил мой друг.

— Вот-вот. Скоро она совсем исчезнет. Тут и вошла игла. Если бы я появился на свет божий не пятьдесят семь лет назад, если бы мне не довелось повидать на своем веку такие и им подобные штучки, я бы тоже не заметил точки.

Он задернул простыню, подошел к крану с водой и стал тщательно намыливать руки…

Полчаса спустя, проводив Хоботова на станцию, я и Дим-Димыч направились в райотделение. В коридоре мы увидели взволнованных свидетелей.

На ходу я сказал другу:

— Безродный уверен. Это меня радует. Мозги у него все-таки есть.