По тонкому льду

Крепко пострадал и дом «династии» Гришиных. Его перекосило взрывной волной, двери и окна высадило. Жить в нем стало рискованно, того и гляди рухнет. Тогда дружная рабочая семья Гришиных сообща растаскала дом по бревнам, рассортировала их, отобрала уцелевшие и сложила из них однокомнатную избенку с небольшими сенями.

Избенка предназначалась Косте и его сестре Аленке. Родные знали, что они остаются в городе.

А потом отец Кости, мастер завода «Текстильмаш», подал интересную идею.

Оказывается, новую избу и заваленное бомбоубежище разделяют каких-нибудь десять-двенадцать метров. Что если сделать подземный ход?

Идея увлекла всех. Быстро принялись за дело. Через восемь суток ход был прорыт и замаскирован. Под избой оборудовали погребок. От него прорыли лаз прямо в убежище.

Работали ночами. Землю ведрами выносили наружу, во двор пожарной команды, и высыпали в свежие воронки, которых здесь была уйма.

Летом мы проникали в убежище через его «законные» выходы, которые, конечно, отыскали изнутри, расчистили и укрыли от посторонних взглядов. Мы не опасались навести на свой след врагов. Территория завода и пожарной команды представляла собой оазис запустения. Завалы из груд бетона и кирпича, искореженных железных балок, скрюченного металла и битого стекла, густо поросшие сорняком и колючкой, не могли служить местом прогулок. А зимой – иное дело. Зимой лежал снег, и каждый шаг оставлял ясный, приметный издали след. Приходилось проникать в погреб через избу Кости.

Погреб имел две смежные, обшитые тесом комнаты, по восьми квадратных метров каждая. Их разделяла железобетонная стена с толстенной дверью. В одной из этих комнат мы и сидели сейчас.

– Еще раз говорю, – напомнил Демьян, – что Дункеля надо брать живым.

Думаю, что вашего Запасного это порадует. Кстати, как насчет оберштурмбаннфюрера? Нашли?

Я развел руками: нам, русским, расспрашивать немцев об эсэсовце Андреасе было по меньшей мере глупо. Даже с Купейкиным или Воскобойниковым нельзя было заводить разговор на эту тему. Никто из нас не смог бы ответить в случае нужды, чем заинтересовала нас персона Андреаса. Да и вообще – откуда мы узнали о его существовании? Все надежды возлагались на Пейпера и на случай.

Мои объяснения удовлетворили Демьяна.

Андрей встал и спросил:

– Я могу идти?

Демьян кивнул.

Вслед за Андреем вышла и Наперсток. Вышла, чтобы не мешать нам. Она понимала, что я и Демьян должны остаться вдвоем. У нас свои дела.

Собственно, дела еще не было. Но мы готовились к нему. Ждали Костю, он должен был появиться с минуты на минуту.

Демьян выложил на опрокинутый ящик, который служил столом, какие-то заметки и вооружился карандашом. Сразу сосредоточившись, он что-то подчеркивал, делал какие-то пометки. Его прямые сухие волосы свисали на лоб и глаза. Я наблюдал за ним. Ему, конечно, тяжелее, чем любому из нас. Ой как трудно жить на нелегалке, по документам собственного изготовления, именуемым «липой». Но ведь Демьян не только жил и укрывался. Он бродил по городу, заходил в дома, встречался с людьми, проводил заседания бюро. Нужно было быть не только осторожным, но и безумно смелым. Ведь на каждом шагу его ожидала опасность. На каждом!

Сейчас мне очень хотелось заговорить с Демьяном на эту тему и предостеречь его. Но я знал, наверняка знал, что не найду отклика в его душе. Демьян был честен, смел, но очень сух. Он считал, что делает лишь то, что от него требуется, и никакого героизма в этом не видел. И подвиги других расценивал как обычное, само собой разумеющееся дело. Мы советские люди, рассуждал он, коммунисты. Иначе мы и не можем себя вести, иначе мы не имеем права поступать.

И вообще Демьян не любил откровенностей и сердечных излияний. Быть может, это его недостаток, быть может – достоинство. Судить не берусь. Но упрекнуть его в чем-либо другом я не мог.

Пришел Костя. Свежие снежинки таяли в его волосах, прозрачные капельки стекали на лоб. Он улыбался, улыбался радостно, торжествующе.

"Значит, все в порядке", – заключил я.

Демьян оторвался от бумажек:

– Ну как?

– Узнал.

Костя надул щеки, с шумом выпустил воздух, прошел к стене, сел на кирпичи, сложенные столбиком.

Я посмотрел на Демьяна. Мне хотелось спросить его: "Что вы на это скажете? Я же заверял, что Костя перестанет быть Костей, если не сделает того, что ему поручили".

Демьян пошевелил подвижными ноздрями, собрал бумажки, отложил в сторону и попросил:

– Ну, рассказывайте.

– А что рассказывать? Узнал. Через Фролова. Потом сам сходил и посмотрел.

– Фролов служит в полиции? – поинтересовался Демьян.

– Да, у нас. Он ведает квартирными делами. До войны в коммунхозе промышлял. Сволочь порядочная.

– Ну и что же? – продолжал подбираться к главному Демьян.

– Восточная улица, восемьдесят два. Двухэтажный дом. Деревянный. С подвалом, вернее, полуподвал. Часовой. С улицы не подобраться. И со двора ничего не выйдет. Ворота и калитка исправные. Сейчас телефон подводят. А вот со двора по соседству – думаю, выйдет.

– Поджечь? – спросил Демьян.

– Ну да.

– Да, это самое лучшее. Как вы считаете? – обратился Демьян ко мне.