По тонкому льду

Существует еще один человек, над которым нависла угроза расправы Предрешен даже вопрос о том, как его ликвидировать Филин должен столкнуть этого человека с электропоезда между Москвой и Малаховкой. Нужна только команда шефа, а тот медлит — должно быть, проверяет своего агента.

Никаких других поручений Филин не выполнял. Его роль сводилась к уничтожению агентуры, которая или уже "выдохлась" и не могла больше приносить пользы, или попала под подозрение органов контрразведки, или же, наконец, не хотела дальше сотрудничать с шефом.

— Я уничтожал врагов ваших, — неожиданно и вполне серьезно заявил Филин. — Те, с кем я расправился, уже утратили право быть среди вас и считать себя равноправными гражданами. Пусть это не смягчает моей вины, но это так. Я устранял тех, до кого не дотянулись ваши руки. Устранял — и получал за это хорошие деньги. А вот за благовещенских чекистов — того, которого я убил, и того, что ранил, — я готов класть свою голову на плаху. Но я вынужден был так поступить. Я очень не хотел сидеть в тюрьме из-за подлеца Рождественского. А он такой же подлец, как и Суздальский, как и Брусенцова.

Я и Аванесов переглянулись. С такой, довольно оригинальной философией мы встречались впервые.

Решетов продолжал допрос. Дело дошло до Калинина. Филин рассказал: шеф однажды намекнул ему, что было бы неплохо подыскать "спокойную крышу" невдалеке от Москвы, на случай "нужды".

Возвращаясь из Благовещенска, в поезде Филин познакомился с человеком из Калинина и решил навестить его. Город и дом ему понравились, но конкретного разговора с хозяином он не вел. Считал, что еще рановато.

Осведомленность Филина о своем шефе была весьма ограниченна. Ни разу с момента вербовки шеф не назначал ему заранее свиданий. Появлялся всегда в такой момент, когда Филин его не ожидал. Никаких письменных донесений не требовал; снабжая деньгами, расписок не брал. О том, где он живет, какова его фамилия, чем занимается, — Филин не имеет ни малейшего понятия.

— Опишите его внешность, — потребовал Решетов.

Филин сделал это охотно. Шеф — мужчина лет сорока пяти. По виду, во всяком случае, не старше. Темный шатен. Кто он по национальности — сказать трудно. Роста скорее невысокого, чем среднего. Коренаст, широк в плечах и груди. Ходит крупными шагами. Идти с ним в ногу трудно. Походка вразвалку, но это не очень заметно. Полнотой не страдает и производит впечатление человека физически тренированного.

— Когда вы впервые с ним встретились, он как-нибудь назвал себя? — спросил Решетов.

Филин повел бровями, усмехнулся:

— Понятно, назвал. Но я не придал этому никакого значения. Ему надо же было что-то сказать.

— Можете припомнить, как он назвал себя? — допытывался Решетов.

— А я и не забывал. Он представился как Дункель. Возможно, это кличка.

Я вздрогнул и уронил ручку. Уронил — и оставил на протоколе большую кляксу. Пришлось прибегнуть к помощи пресс-папье.

Решетов пристально посмотрел на меня и продолжал допрос. А я пододвинул протокол Аванесову, сказал, что мне надо на минуту выйти, и покинул кабинет.

В коридоре я стал у стены и сильно потер виски. "Что же такое? Дункель… Дункель… Одного этого слова оказалось вполне достаточно, чтобы вывести меня из равновесия. Дункель! Это имя назвал и Витковский. Значит, шеф Филина являлся и шефом Витковского? Неужели совпадение? Нелепое совпадение, которое час-то путает все карты. Быть не может… Портрет Дункеля, обрисованный Филиным, не отличается от того, который в свое время нарисовал Витковский. Конечно же: невысок, коренаст, крепок, походка вразвалку. Все совпадает Речь идет об одном человеке. И совпадает не только внешний вид, но и другое. Стиль, если здесь это слово применимо. И тот и этот Дункель никогда заранее не назначают встреч и появляются неожиданно для своих подшефных".

Я нервно прошелся по коридору. Потом заглянул к дежурному и набрал номер телефона Решетова.

— Товарищ капитан! — произнес я в трубку. — Вы помните из наших докладных дело Кошелькова, Глухаревского, Витковского?

— Помню, — тихо ответил Решетов.

— Там тоже шла речь о Дункеле.

— Помню и это.

— Тогда прошу извинить Я думал…

В трубке послышались отбойные гудки.

Я тотчас же вернулся в кабинет и снова взялся за протокол.

Без меня Аванесов уже сделал новую запись. Филин рассказал, что подметил у Дункеля одну довольно странную привычку. Еще при первой встрече с ним в Гомеле (а встреча происходила в больничном саду) ему показалось, что Дункель только что вышел из-за стола после сытной еды. В ходе беседы он несколько раз доставал из бокового кармана пиджака зубочистку и принимался ковырять в зубах. При этом он все время причмокивал и продувал зубы. Подобная картина повторилась и при второй и последующих встречах: Дункель постоянно прибегал к зубочистке. И особенно в те минуты, когда он не говорил, а слушал. Филин склонен объяснить эту привычку нервозностью Дункеля.

— А чем он пользовался в качестве зубочистки? — спросил Решетов.

— Только гусиным пером.