По тропам Срединной Азии

Старый ду-кханг на противоположной стороне двора имеет алтарь, представляющий окрашенную деревянную застекленную витрину, в которой стоят глиняные изображения Шенрапа ми-во и ламы «Провозглашателя бонской веры», как бонский священник назвал его, изображенного держащим в правой руке стебель цветка лотоса, поддерживающим религиозную книгу, или легс-бам — вполне буддистский символ, принятый в бон-по. Подобие этого изображения с буддистским реформатором рГьял-ва Дзон-капа очевидно. Перед изображениями жгут большие лампады (чо-ме), сделанные из массивного серебра, и там стоят обычно восемь счастливых подношений. В других отношениях оборудование алтаря идентично тому, которое есть в буддистских храмах. Все другие стены заняты полками, или кюн-ра, содержащими сто сорок томов бонского Канджура.

Выше книжных полок висит ряд масок, используемых в религиозных танцах, которые проводятся летом. Отверстие в крыше дает возможность доступа на плоскую крышу ду-кханга. Ствол дерева с вырезанными ступенями служит лестницей. Каждым утром на рассвете лама поднимается на крышу и звуками раковины приглашает монахов к утренней службе. В течение месяца нашего проживания в монастыре мы редко видели религиозные службы, проводимые там. Главный лама всегда отсутствовал, находясь в своем жилище, остальные монахи занимались своими собственными домашними делами.

В декабре 1923 г. монастырь использовался как казарма для тибетских солдат, посланных на поиски Таши ламы, который перед этим бежал из Шигадзе в Китай.

За оградой найдены многочисленные каменные изображения Шенрапа тон-па, одетого подобно бонскому бодхисаттве, или Гьюнг-друнг сем-па, держащим магический скипетр, и несколько написанных на камне бонских формул Ом-ма-ни-хри-му-йе-са-ленду. Каждой группе букв соответствует один из восьми счастливых символов, или бКра-шис ртагс-бргьяд, которые представлены под надписью.

Современное население, исповедующее бон-no не очень строго в соблюдении бонских ритуалов, и часто можно видеть тантрических лам, или нгаг-пов, из лхасского монастыря Сера, практикующих среди населения бон-no. Имеется, однако, определенный антагонизм между буддистскими и бон-no монастырями. Ламам бон-no приписывают обладание опасным знанием скрытых вещей, и ночь, проведенная в бон-no монастыре, может принести несчастье. В нашем случае смерть жены майора от пневмонии рассматривалась населением как случай гнева местного монастырского божества. Главный лама монастыря, старик с кудрявыми волосами и почти негроидного вида, однажды спросил меня: «Вы изучаете доктрины Будды, как можете вы интересоваться нашими бонскими писаниями? Две доктрины не могут идти вместе, так как одна исключает другую». Ламаистские монголы имеют большую антипатию к бон-no вере, которая обычно известна им под названием Кхара-ном, или «Черная Вера».

Некоторые из лам бон-no региона Хора весьма богаты: обладают большими стадами яков, овец, и имеют хорошие личные библиотеки. Они живут в палатках. Иногда две или три палатки собирают вместе, формируя одну палатку достаточной длины, чтобы разместить все семейство и некоторых служащих. Много таких лам успешно торгуют и продают населению брикеты чая, который они получают из Сычуаня, и другие предметы потребления. Местные кочевники испытывают большое уважение к ним и неизменно обращаются к ним: Кушо-римпоче или лама-ла — драгоценный господин или почтенный учитель. Все мирские последователи бон носят амулетницы, или га-у, на шеях и поперек плеча, и вращают молитвенные барабаны в противоположном направлении. Возле их палаток стоят большие шесты с молитвенными флагами, и иногда на них можно увидеть хвост лошади или яка.

Один из важных результатов экспедиции — открытие «звериного стиля» среди кочевых племен Северного Тибета. Этот «звериный стиль» состоит из декоративных мотивов, состоящих из фигур животных, которые иногда комбинируются, формируя наиболее поразительные орнаментальные композиции. Некоторые из этих мотивов высоко стилизованы и образовывались в результате длительного развития. Художники, создававшие их, были острыми наблюдателями природы и хорошо знали характер и привычки животных, которых они изображали. Этот стиль распространился по огромным регионам и был общим для всех кочевых племен верхней Азии. Центр этой великой культуры кочевников, которая так сильно повлияла на искусство более цивилизованных соседей, находился в Алтайских горах — области, изобилующей золотом и металлической рудой, и фауна которой часто отображается в предметах в «зверином стиле».

Трудно сказать, был ли «звериный стиль» связан с каким-либо особым физическим типом людей. Я склонен думать, что это произошло среди кочевых и охотничьих племен большого этнического разнообразия, но живущих в аналогичной среде, и мы только таким образом способны объяснить огромное распространение «звериного стиля» — от южных российских степей к самым границам Китая и от сибирских лесных просторов до могучих высот Трансгималаев и Тибета.