— Да, вам нужно скорее идти. А то в здешних лесах водится и кое-кто похуже диких зверей. Омутные глаза Юлии наполнились ужасом.
— Разве тётя не сказала вам? — удивился он.
— Нет, — мотнула головой девушка.
— Плохо, — прокомментировал Варг. Такая беспечность поразила его. Что же за родня?! Но говорить Юлии ничего не стал — ведь тогда бы пришлось раскрыть себя. Поэтому он молча пошёл вперёд, а девушка поспешила за ним. По пути Юлия внимательно рассматривала его, и Варг, поймав её любопытный взгляд, понял, каким будет следующий вопрос.
— У вас такая интересная форма. Оса на рукаве. Никогда такого не видела, а ведь дом, в котором мы с матерью живём, сплошь населён военными. А вот такого — не видела.
— У нас секретное подразделение. Части дислоцируются только здесь, в северных районах, — нашёлся он.
— Вот как! Серьёзно! — восторженно отозвалась она. Шляпка и вправду вскоре нашлась. Из коряг и веток в порожистой излучине реки образовалось что-то вроде плотины. Вода, конечно, просачивалась в её многочисленные отверстия, а вот предметы — застревали. Варг без труда выудил для своей спутницы её головной убор. Юлия стряхнула влагу и смущенно, но искренне поблагодарила. Они шли рядом, и девушка щебетала, будто птичка, рассказывала о жизни в городе, университете. Варг почти не понимал, о чём именно она говорит: о многом просто не имел представления. Но зато — наслаждался звуком её нежного мелодичного голоса. Шляпка, которую девушка несла в руке, видимо, обсохла. И Юлия, водрузив её на голову, обернулась к нему и, улыбнувшись, спросила:
— Ну как? Но Варг не ответил. Всё слова в одночасье куда-то разбежались.
… Однажды в Камышовку привезли паренька, пострадавшего от налёта васпов. Юный, годов пятнадцати отроду, а седой весь. Трясся.
Глаза безумные. Мирта значилась деревенским фельдшером, и её и пригласили к болезному. Но она лишь взглянула — поняла: не жилец. Родственникам так и сказала. Не терпела пустых надежд. И впрямь юноша к утру преставился. Тихо. Так и не заговорив. Но похоронили его не на кладбище, а за околицей. Мол, нечистая душу забрала, а умер — без исповеди и соборования. Больше о васпах не слышали. Нет, сказывали, бывало таинственным голосом, каким, при свете лучины, повествуют былички, но всерьёз не принимали. Ведь говорят же —
— Заступница, оборони. И была услышана: скрипнула дверь в сенях. Легко, словно бабочка летняя, в комнату впорхнула Юлия. Оперлась о дверной проём, обхватила ладошками горящее личико. Глаза сияют, что яхонты.
Улыбается чему-то. Жива! Тётушка грузно поднялась с колен, подошла ближе, сгребла в охапку, прижала к высокой груди.
— Дура! Ой, дура! — заговорила взволнованно. — Я чуть с ума не спрыгнула, когда пришла тебя к обеду звать, а там только альбом твой да карандаши разбросаны. А ты вот, целёхонька! Счастье-то какое! И зарыдала в голос.
— Простите, тётя! — Юлия тоже расплакалась, обнимая в ответ. — Я и сама уж не чаяла, что вернусь… В лесу заплутала! Мирта отстранилась, посмотрела грозно.
— Что за черти тебя вообще туда понесли? Хотелось поколотить глупую. Да как бить, родную кровинку-то?
— Ветер, — шмыгнув веснушчатым носиком, проговорила Юлия. — Шляпу.
— А ты удумала в лес идти — будто у себя в городе по бульвару гулять! Да ещё и расплатланная, как лярва последняя! Что за волки тебя драли? — Мирта придирчиво оглядела племянницу. — Вся в лохмотьях!
— Никто меня не трогал, — примиряюще сказала Юлия, присаживаясь к столу. Взяла с вазочки яблоко, хрустко впилась в румяный бок. — Раненного встретила. Порвала подол на бинты.
— Какого раненного? — вкрадчиво поинтересовалась Мирта. А сердце ёкнуло от дурного предчувствия.
— Военного, — проговорила Юлия, и щёки её снова зарделись. — Волосы ёжиком, серые. А глаза — как у хищника… Тётушке совсем не нравились эти романтические бредни племянницы.
Прежде и на самых пригожих парней фыркала, а это не пойми о ком рассуждает, как зачарованная.
— И что же это за гусь такой? Не слышала я ни о каких частях в нашей округе.