По ту сторону

Мирра только однажды попытался встать, почувствовал вспыхнувший в ноге огонь и замер, скорчился, обхватив руками голову. Затем бабка содрала и выпотрошила его рюкзак. Напоследок он испытал настоящий ужас — старушка что-то повернула в костыльчике, и из ножки показалось длинное лезвие, пика. Здесь она уже задумалась, куда ловчей приколоть урода, а Мирра, подвывая от страха, полз в сторону, цепляясь разбитыми пальцами за траву. Старушка ткнула ему вслед костылем, но далеко, через канаву, уже плохо дотягиваясь, и только ногу оцарапала вдоль бедра, а переходить по грязи канаву ей было лень. Старушка была хроменькая. Тогда она уселась дальше перебирать его рюкзачок, а Мирра уполз в кусты и замер. Домой он приполз только на следующее утро. Не будь у него тогда соседей, он бы и помер дня через два. А так отлежался, отъелся картофельным супчиком, и обошлось.

Теперь память о бабушкиной клюке задерживала всю группу.

Игорь подсел к Женьке на привале. Тот кипятил в жестяной банке какую-то травку: заваривал чай.

— Женька, ты всех загнал. Народ идти уже не может.

— Что значит не может? Надо идти.

— Девчонки совсем никакие, Гера с ног валится, Мишка тоже, и Вовка, обрати внимание, давно скалиться перестал. Еще урода этого тащим. Нормально идут только Рома, Димка да ты.

— А ты?

— А я, между прочим, тоже… Отдохнул бы несколько дней. Все ноги растер.

— Сильно?

— Хорошо растер.

— Так перевяжи.

— Там, где я растер, лучше не перевязывать.

Женька почесал подбородок.

— Ты сам это придумал, об усталости, или уполномочен на групповой протест?

— Я просто не хочу дождаться момента, когда мы начнем падать, как загнанные лошади. Слишком быстро мы идем, Евген. Слишком быстро.

— Ладно, Игорек. На самом деле мы идем слишком медленно. Сделаем так. Ты ничего не говорил, я ничего не слышал. — Женька поднял руку, отвечая на попытку Игоря заговорить, и продолжал: — Тревогу ты поднял рано, идти будем в прежнем темпе. Еще два дня. — Он провел рукой по заросшей щетиной щеке. — Затем сделаем привал, большой привал, разобьем лагерь, и несколько дней будем отдыхать. Вы будете. А мы с Димой отойдем в сторонку, километров на тридцать пять.

Игорь кисло улыбнулся.

— И куда же вы пойдете?

— Там на карте обозначен большой поселок, заброшенный еще со времен войны. Говорят, он попал под химическую воронку. Попытаемся добыть какой-нибудь транспорт. Даже если ничего не получится, ребята за это время отдохнут, да и мы с Демьяном тоже. Гулять-то будем налегке. Вопросы?

Игорь поправил куртку на давно зажившем плече. Там у него была нашита специальная «щадящая» лямочка. Затем налил себе чаю из жестянки, и одобрительно хмыкнул. К чему относился этот хмык, к чаю или плану Женьки, определить было невозможно.

ГЛАВА 29

Ивс выдохнул дым через ноздри.

Все получалось замечательно. Семенов с дистанции сошел. Сабуро можно было всерьез не опасаться; пока — потому что в будущем предприимчивый японец мог немало ему напакостить, но не сейчас, не сегодня. Лаборатории, одна за другой, сообщали об успешном закрытии тем, о новых лакомых разработках. Чего стоил хотя бы сменный штамм бактерий, живущих в крови заданное количество времени и разлагающих любой внешний препарат. Устойчивость его агентуры все время повышалась, сила организации росла с каждым днем. Ивс реально контролировал почти всех, кто по должности обязан был контролировать его. Проект «Счастье народов» выходил на финишную прямую, сплетая ручейки отдельных исследований в бешеный, ревущий поток, которому не сможет противостоять никакая защита. До начала боевых операций отсчет шел уже на месяцы; спешно достраивалась последняя из необходимых гильбростанций — в Мельбурне.

Все получалось прекрасно. Почему же так тошно было на душе? Он знал, он хорошо знал ответ и на этот вопрос. Он выиграл везде, кроме личного счастья. С женщиной, с той единственной женщиной, которая была ему дорога, Ивс проиграл.

Непоправимо, бесповоротно.

Ни в коем случае нельзя было ее допрашивать.

Нельзя.

Ни теория вероятностей, ни особые положения устава СД, ни эта проклятая засада у нее на квартире, ничто не могло служить оправданием. Он не поверил ей до конца.

Он настоял, пусть вежливо, пусть с извинениями, пусть только на детекторе лжи. Он выяснил истину, но навсегда потерял Надежду. Ее теперь можно вернуть только в виде манекена.

Она была ни при чем.

Ивс погасил в пепельнице окурок и тут же зажег новую сигарету. Последнее время он стал много курить. Только хороший табак, недоступный большинству его офицеров, но — слишком много. Так можно угробить здоровье.

Плевать. Она была ни при чем, и теперь ее нет. И никого не осталось, к кому он, Ивс Вагнер, названный так фанатичными родителями в честь великого вождя, мог бы прислониться. А то, что у него вообще нет семьи, уже начинает мешать карьере. Только воспоминания, только листья и кровь, свернувшаяся в пробирках, отравленная кровь, отслоившиеся ткани, ногти и сердце, бьющееся в виски.