Читаем По ту сторону полностью

Вечером пришел старший брат Николай. Он не очень рассердился, а только посмотрел внимательно и сказал с жалостью:

— Глуп еще ты, Володька.

И стал рассказывать про войну, как там тяжело, каким надо быть физически сильным, а главное — образованным, потому что без образования даже на войне не обойдешься. Выходило, что для Володьки сейчас самой лучшей помощью фронту была отличная учеба.

Володя до этого слушал брата внимательно, а когда тот заговорил про учебу, представил опять свой класс, тетрадки, домашние задания — и ему стало скучно. Дальше он уже не слышал, о чем говорил брат, а опять мысленно видел идущих на фронт ополченцев и вопрошающего с плаката буденновца: «Ты записался добровольцем?»

И когда брат замолчал и выжидательно посмотрел на него, Володя упрямо сказал:

— А я все равно убегу!


На этот раз они убегали втроем: он, Юрка Гаврилов и Лешка Зайцев — все одноклассники. Добрались до Мичуринска. К тому времени у них кончились все запасы, они вторые сутки голодали. Денег не было, да если бы даже и были, что на них купишь? На рынке буханка хлеба стоит не меньше сотни рублей. Тут уж не до буханки. Хотя бы корочку.

И вдруг они увидели в дальнем углу такого же, как они, мальчишку, жующего колбасу. Мальчишку звали Генкой, он был эвакуированный, где-то потерял родителей, и вот уже неделю скитался, не решаясь обратиться за помощью в милицию, потому что милиция отправляла в детдом, а Генка туда не хотел. И вот теперь в грязных руках Генки было полколеса колбасы, он рвал ее зубами и глотал не прожевывая. Заметив, что за ним наблюдают, Генка спрятал колбасу за пазуху.

— Ге-е-н, да-а-й! — первым попросил Лешка.

Генка свернул кукиш.

— Во видел? Сам достань.

— А где ты достал? — спросил Юрка.

— Вон там, за вокзалом, склад есть, там военным пайки выдают. Вот мне один раненый и дал.

— Не врешь?

— Больно надо!

— Айда, робя! — сказал Володька и бросился к двери. За ним побежали и Лешка с Юркой.

И верно, дверь склада была открыта, возле нее стояла очередь из военных — человек пятнадцать. Кладовщик убеждал стоявшего впереди капитана:

— Сахар кончился, заменяем пшеном. Вот смотрите, точно по калькуляции, соответственно калорийности.

— Да где же я пшено варить буду? — не сдавался капитан. — Мне еще трое суток ехать…

В это время к очереди подбежал старшина с избитым оспой лицом, в распахнутой шинели, из-под которой виднелась медаль «За отвагу».

— Братцы, — обратился к стоявшим старшина, — пропустите без очереди. Поезд всего десять минут стоит. Мне только чаю, осьмушек десяток. Пополнение везу, а заварки нет, один кипяток хлещем.

— Куда пополнение-то? — спросил кто-то из очереди.

— Известно куда — на фронт.

— На какой фронт-то?

— Пока в Москву, а там пошлют куда надо.

— Получайте. — Капитан уступил место у прилавка.

Пока кладовщик отсчитывал старшине осьмушки чая, Лешка ныл:

— Слышали? Поезд на Москву, давайте вернемся? Хочу домой!

— Замолчи! — прикрикнул на него Володька.

— Мы здесь с голоду помрем, а до фронта не доберемся, — не унимался Лешка.

Юрка молчал, но было видно, что и ему хочется домой.

— Ладно, — согласился Володька. — Уезжайте, а я уж один…

Они увязались за старшиной.

Поезд стоял на втором пути, он был пассажирским, и это облегчало задачу — можно ехать на подножке. Они пролезли под вагоном на другую сторону и выбрали подножку второго от хвоста вагона. Но до того, как поезд тронется, садиться не стали, по своему горькому опыту зная, что перед отходом появится патруль.

Так и есть: бегут сержант и два красноармейца. Они согнали с подножек нескольких женщин с узлами, сняли с буферов молодого парня с чемоданом. Женщин отпустили, парня двое красноармейцев повели в комендатуру, а сержант остался наблюдать за отправкой.

Наконец поезд тронулся, Юрка и Лешка прыгнули на подножку. Володька увидел, что у Лешки соскочила калоша, поднял ее и побежал догонять вагон. Он совал Лешке калошу, а тот никак не мог ее поймать — сам боялся сорваться. А сзади бежал сержант и кричал:

— Слазьте! Слазьте, а то стрелять буду!

Кричал он не зло, а так, для порядка, даже, пожалуй, весело, ясно было, что стрелять он не собирается, — только пугает.

А Лешка уже вцепился в поручень обеими руками. Володька подумал, что без калоши Лешка до Москвы околеет. «Ладно, сойду на следующей станции», — решил Володька и тоже прыгнул на подножку.

Но на следующей станции поезд не остановился. Видно, Москва сильно нуждалась в пополнении, поезд пропускали вне очереди, он шел без остановок, пролетая на большой скорости промежуточные станции. А три маленьких серых комочка, казалось, примерзли к подножке второго от хвоста вагона…


Третий побег из дому он совершил, когда немцев уже далеко отогнали от Москвы, в марте 1942 года.

Еще стояли морозы, но Володе казалось, что теперь они ему нипочем. Отцовские сапоги хотя и великоваты, зато можно намотать две пары портянок. На одном сапоге отстала подметка, но тоже не велика беда — прикрутил подметку куском медной проволоки…

Перейти на страницу:

Все книги серии Честь. Отвага. Мужество

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное