По ту сторону

Переплетов вспомнил, что как-то им с Коняхиным удалось заскочить в одну хату и выпросить у хозяйки чистые тряпки. Кроме этой женщины, никто их в селе не видел. «Значит, — решил Переплетов, — ушел я, а командира убили. Куда же в таком случае делся Яша Косенко?»

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Ни Паше Приходько, ни его отцу Коняхин ничего не сказал о Яше Косенко. И теперь пожалел об этом. Не только пищи, но даже воды и бинтов, которые оставляли ему в блиндажике, не хватало. Приходилось почти все отдавать Яше. Заметив это, Яша запротестовал, но Коняхин быстро успокоил его:

— Я же там и поел и попил вдоволь. Так что у меня полные баки, а вот тебе надо подзаправиться. Ешь!

Яша верил и хотя очень медленно, но все же поправлялся. А у лейтенанта сил оставалось все меньше и меньше. Появилась одышка, он потел при малейших усилиях, стала часто кружиться голова.

И при очередном посещении блиндажика он оставил записку: «Нас двое».

В следующий раз им принесли больше воды и тряпок, где-то достали даже пузырек йода. И вместо шести картофелин положили восемь. Видимо, больше не могли — немцы выгребли все продукты подчистую.

К блиндажику Коняхин пробирался всегда одним и тем же путем: сначала по оврагу, а потом огородами. Путь этот был не самым близким, но зато более безопасным. В соседней с Фомой Мироновичем Приходько хате жила Матрена Саввична Литвиненко, женщина надежная и не болтливая. Именно в ее огороде и встретил на этот раз лейтенанта Паша.

— Дядя Саша! — тихо окликнул он, когда лейтенант переполз через канавку, опоясывающую участок Матрены Саввичны.

— Это ты, Паша?

— Я, — мальчик подполз к нему и прошептал: — Дальше идти нельзя.

— А что случилось?

— У самого блиндажика немцы миномет поставили и дежурят возле него. Я еле улизнул.

Должно быть, Паша ждал его давно и продрог от холода. Лейтенант расстегнул куртку, откинул полу и укрыл мальчика. Так, обнявшись, они и лежали, пока не договорились, где теперь будут прятать продукты.

— Отец больше ничего не просил передать? — поинтересовался Коняхин. Сейчас вся надежда была на то, что Фоме Мироновичу удастся связать его с партизанами. Видимо, наступление наших войск на этом участке фронта было отменено, а ждать, когда оно начнется снова, не было терпения. Лейтенанту надоело целыми днями лежать в бездействии. Если раньше много времени отнимал уход за Яшей, то сейчас, когда заряжающий стал поправляться и обходиться почти без посторонней помощи, положение стало невыносимым.

Но и на этот раз Паша не сообщил ничего утешительного.

«Надо пробираться к своим», — решил лейтенант. Тем маршрутом, который он наметил, до линии фронта было всего километров семь-восемь. Но Яша не настолько поправился, чтобы преодолеть и это расстояние. Потребуется несколько дней, чтобы он окреп. И Коняхин опять стал его усиленно подкармливать, не считаясь с тем, что сам терял силы. «Я здоровее, как-нибудь доберусь, — думал он. — За одну ночь пройти семь-восемь километров — не такая уж хитрая штука». Он, конечно, знал, что эти восемь километров будут стоить и тридцати: придется пробираться где бегом, а где и ползком. В ночь на седьмое ноября Яша впервые за это время самостоятельно поднялся и немного походил по оврагу.

— У меня сегодня прямо как праздник! — сказал он.

— А сегодня и в самом деле праздник. Сейчас уже за полночь, значит, седьмое ноября. Двадцать шестая годовщина Октябрьской революции.

Они поздравили друг друга, расцеловались. Эти дни, проведенные в овраге, очень сблизили их, они узнали друг о друге многое и прониклись еще большей взаимной симпатией.

— Эх, жаль, выпить нечего! — сказал Яша. — Хотя бы свои фронтовые сто грамм. И в селе тихо. Все спят. А может, и не спят, празднуют потихоньку, как мы. Вот до войны на Октябрьскую гулянки были — это да!

Они долго вспоминали, где и как до войны каждому приходилось отмечать Октябрьские праздники. И эти картины так ярко вставали сейчас в памяти, что под конец оба даже загрустили.

— Когда еще придется по-человечески праздновать? — вздохнул Яша. — Да и придется ли?

— Ничего, вот проберемся к своим, там попразднуем за все.

Пробираться решили в ночь с девятого на десятое ноября. Сегодня Коняхин оставил Паше записку: «Пусть завтра придет отец». Надо забрать документы.

Но в следующую ночь пришла мать Паши. Расплакалась, сквозь слезы сказала:

— Фому немцы забрали.

— Ну ничего, отпустят, — попытался утешить Александр. — Он же инвалид.

— Может, и отпустят, но они его сильно били, — она опять заплакала.

— А насчет документов Фома Миронович вам ничего не говорил? — спросил Коняхин.

— Нет.

— Как же быть-то? Я ему свои документы отдал. Они мне сейчас нужны, вы поищите.

Документы так и не нашли [1].

2