По ту сторону

Что ты на это скажешь! Неужели не понимает, что может скомпрометировать замужнюю женщину? Да и себя тоже. Каждая собака знает: Уилл Шекспир женат и имеет двоих детей.

Но он так любезен, так мил и обходителен, что просто взять и прогнать выше моих сил.

Я лишь спросила:

– А ваша жена не станет ревновать?

Уильям невесело усмехнулся:

– Моя дражайшая супруга, дай бог здоровья ей, и всей её многочисленной родне, склонила меня к браку, пустив в ход самое верное оружие женщины – деньги. Я продался Мамоне, увы, зато оплатил долги. К тому же от меня не требуют исполнения супружеских обязанностей, чем я весьма доволен.

Красиво, чёрт побери, излагает. С самоиронией. Недаром он именно с комедий начнёт, а уж потом напишет «Ромео и Джульетту».

А Уильям, получив молчаливое согласие, шёл рядом. Мне же, не скрою, лестно было внимание Шекспира. Шутка ли!

Мы шли по дощатому тротуару. Хорошо, что в Стратфорде сделаны такие настилы, а то пришлось бы грязь месить. Накануне целую ночь хлестал дождь, небо с утра хмурилось, и только сейчас стало проглядывать солнце.

– Вы, наверное, недавно в Англии, Жанна? Выговор у вас не здешний.

– Да, вы правы Уилл, я из Московии. Слышали о такой стране?

– Разумеется.

Сказал так, что я усомнилась в правдивости его слов. Конечно, далеко не каждый подданный её величества Елизаветы знает о существовании Московского государства. Обидно, но для англосаксов московиты – всё равно, что какие-нибудь дикари-людоеды из экваториальной Африки.

– А прежде чем попасть в Англию, я плавала на пиратском корабле.

Это я с досады – пусть знает, с кем имеет дело.

– Вы, конечно, шутите?!

– Отнюдь.

Уильям, явно обескураженный, внимательно посмотрел мне в глаза.

– Но… как же вышло, что вы…

– Вы хотите сказать, как меня угораздило попасть к пиратам? – Он кивнул. – Я поступила на корабль лекарем, даже не зная, что это каперское судно.

– Невероятно! Прежде не приходилось слышать подобных историй. Впервые встретил такую необыкновенную женщину! Должен признаться, вы очаровали меня, Жанна!

Кажется, я жутко покраснела:

– Вы не должны говорить мне таких слов, сударь. Не забывайте: я замужем.

– О, прошу простить меня, милая Жанна. Но ведь в прошлую нашу встречу вы говорили, что разглядели во мне талант творца. Я и сам чувствую в себе призвание писать пьесы в стихах. А все поэты немного сумасшедшие. Не судите строго несчастного комедианта, нашедшего свой идеал в вашем лице, о несравненная Жанна!

Как всё-таки мы, женщины, падки на откровенную лесть и сладкие речи мужчин. Я потеряла бдительность, и не заметила, как попала под гипнотическое действие слов обольстителя, дала себя охмурить. Упивалась галантными речами, не обращая внимания на то, что Уильям явно актёрствует, говорит словами Дона Жуана из знакомой мне пьесы. Или сочиняет на ходу монолог для будущего творения.

Мы подошли к нашему с Робертом жилищу.

Ну, всё, хорошего понемногу – надо прощаться.

– Мой дом. Спасибо, что проводили…

– Разве вы не пригласите меня, Жанна?

Однако! Я растерялась от такой бесцеремонности:

– Что вы, сударь! Это неудобно…

– Жанна, у меня и в мыслях нет ничего дурного. Быть возле вас, слушать ваш голос, это всё, что мне нужно. Клянусь вам!

Уже не пылкий любовник, а скромный юноша – сама кротость и целомудрие – просил дозволения войти. И я поверила, вернее, позволила ему уболтать меня.

Я знала: Полли нет дома – после церкви собиралась на рынок, а там, как пить дать, «зацепится языком». Джим, скорее всего, дрыхнет в конюшне. Впрочем, сказать по правде, в тот момент меня не заботило, увидят ли слуги, что я пришла не одна. А если уж совсем откровенно, сама не хотела отпускать Уильяма. Он так мил, так любезен…

Как только мы оказались в доме, от галантности молодого повесы не осталось и следа. Мгновенно забылись клятвы и заверения в желании лишь слушать мой голос. Едва перешагнув порог, я оказалась в жарких объятиях коварного соблазнителя. Вяло сопротивлялась, стараясь уклониться от поцелуев, шептала: «Что ты делаешь… не надо». «Жанна, дорогая… я сгораю от страсти», – шептал он в ответ, и целовал мне лицо, шею, ямочку между ключицами.

Не помню, как мы оказались в спальне для гостей. В той самой, где я не так давно застукала Роберта, лапающего служанку. А теперь сама облапана будущим гением, охотником до любовных утех с чужими жёнами. Похотливые руки донжуана скользили по моей спине и бёдрам, касались груди, настойчиво искали застёжки на платье. Уильям становился всё нетерпеливее и грубее в желании овладеть мною. Не справившись с крючками, дёрнул за ворот и надорвал его; надавил на грудь, сделав мне больно, чем окончательно вывел из состояния тупой покорности.

Я резко его оттолкнула:

– Успокойся! Я не хочу… не могу… Я люблю своего мужа, понимаешь!

Уильям тяжело дышал, глядел исподлобья. На мгновение показалось: захочет взять меня силой. Но он лишь криво ухмыльнулся:

– Супружеская верность – лучшая из добродетелей… Когда нет иных достоинств.

Я вспылила: