По ту сторону Алой Реки

Санат зажег лампу, стало светло и уютно. Исвирь огляделась. Она впервые была тут, в отличие от более решительных соперниц. Взгляд скользнул по голым стенам, чистому дощатому полу, закрытой печи. Исвирь увидела аккуратно застеленную лежанку, посмотрела на полку. Там несколько бутылок и кувшин, в котором она заваривала чай. Санат взял одну из бутылок, вынул пробку. Красная жидкость, булькая, полилась в кружку. По комнате разлился терпкий густой аромат вина.

— Выпей. — Санат сунул кружку ей в руки.

Исвирь покорно поднесла напиток к губам. Первый раз она пила вино. Содрогнулась от необычного вкуса, но потом распробовала и сделала еще один глоток, побольше. Как ни странно, туман в голове начал рассеиваться, и девушка с ужасом посмотрела на Саната, который перебирал тряпки в одном из тюков. Вытащил чистую простынь, оторвал от нее полосу. Исвирь вскрикнула, услышав звук рвущейся ткани, и выронила кружку. Вино разлилось по полу, впитываясь в доски красным пятном.

— Ничего, оставь, — сказал Санат, приближаясь к ней.

Исвирь смотрела на пустую кружку, лежащую на полу, и не могла остановить дрожь. Ее трясло, как в лихорадке. Пытаясь отступить, она зацепилась каблуком за половицу и начала падать. Санат подхватил ее, притянул к себе стремительным движением. Исвирь сжалась, прикрывая горло руками. Глаза широко распахнулись.

— Нет, пожалуйста, не надо больше! — залепетала она.

Санат усмехнулся. Поставив Исвирь на ноги, он бросил лоскут ей на плечо.

— Перевяжи сама, раз так боишься, — сказал он. — Что, хватило любви? Как вы все ее настойчиво добиваетесь! Только и слышишь от вас: любовь, любовь! А как придет время пожертвовать ради нее парой капель крови, так всю решимость будто ветром сдуло.

Исвирь смотрела на него, держа в руках лоскут. Никак не могла понять, что же такое он говорит. Смеется? Или злится? От бесстыдного намека в его словах у нее заалели щеки. Вернулась боль от ударов. Наконец, Исвирь снова почувствовала себя цельной, не рассыпавшейся на куски. И вместе с этим чувством пришло понимание. Она посмотрела в глаза Санату и сказала:

— Ты-то чего боишься?

Он вздрогнул, отвел глаза.

— Боишься, что я всем расскажу? Не бойся. Молчать буду, пока не сдохну. Когда эта гадость заживет?

Санат поднял взгляд.

— Ну? — торопила Исвирь. Она легко, словно шарфом, обмотала шею куском простыни. — Говори, чтоб я знала. Не сдохну, пока не заживет, чтоб вопросов не было.

Одним прыжком Санат преодолел разделившее их расстояние, схватил Исвирь за воротник платья и с силой прижал к стене. Сквозь плотно сжатые зубы вырвалось рычание, но Исвирь не дрогнула под этим натиском.

— Пугаешь? — спросила она. — Или убить хочешь? Мне не страшно. Решил — так убивай. Мне же заботы меньше.

Он разжал пальцы, опустил голову.

— Зачем ты так? — шепнул он.

— А зачем ты так? — отозвалась Исвирь. — Все вы там такие, что ли? Все за нас решаете. Когда жить, как умирать. А я вот не хочу. Не хочу вас кормить до самой старости! У других хоть радость жить есть, а у меня — ничего нет. Решила для себя: пойду и сгорю принародно, хоть так, может, запомнят. Хоть чем-то отличусь. Если уж возлюбленный мой на меня не смотрит. А он взял меня и вытащил с той стороны. Вытащил, избил, обругал, дал тряпку и прогнал пинком, как кошку заблудшую. Как мне еще быть? Не стану я тебе обузой, не волнуйся! Но вот смерть — моя, и мне решать, звать ее или нет.

Она оттолкнула Саната и пошла к двери. Хотя плечи дрожали, шаг стал ровным. Она коснулась рукой двери, и в этот момент пальцы Саната стиснули ее плечо.

— Останься, — сказал он.

Исвирь опустила руку. Санат ловко освободил ее от «шарфа» и поцеловал чуть зудящее место укуса. От поцелуя по телу девушки снова прошла сладкая дрожь.

— К утру заживет, — сказал Санат. — Утром — пойдем к тебе домой.

Она резко повернулась, уставилась в глаза Санату.

— Ты… Ты, — лепетала она.

— Пока я человек, — сказал он. — Это не продлится долго, и у тебя будет время до утра подумать, хочешь ли ты этого. То, что будет потом… Я не знаю, что случится, и куда понесет меня Алая Река.

— Я согласна!

— До утра, Исвирь. Подумай.

Их губы встретились. Первый настоящий поцелуй, на который Исвирь уж не надеялась. Сладкий и нежный, как во сне. Все, что последовало, тоже оказалось нежным, сладким и сказочным, будто греза, ставшая явью.

Глава 6 Арека

Словно отмечая переход на вторую половину лета, жара спала. Но пасмурное утро не принесло людям радости. Сидящие на повозках мужчины, женщины и дети, зевая и поеживаясь, смотрели на серое небо и морщились. Лучше бы жара и прежние порядки!

Дети чувствовали себя лучше взрослых. Они верили, что жизнь наладится, что взрослые решат все проблемы — так всегда было и так всегда будет. Взрослых голосов почти не слышалось, а вот детские переклички то и дело звоном раскалывали угрюмую тишину.