По ту сторону Бездны (СИ)

- И как же она звалась в древности?

- Ионеси. Но окончание на «и» для эльвийского не характерно, вот и появилось привычное «э», тем более, что по смыслу подходило.

- Но кто жил здесь раньше? - вот это совсем не понятно. - Кто дал название реке? Погоди, Лоу говорил что-то... Про людей, которые сначала были свободными, а потом вы их «одомашнили». И опустили... Так это люди?! Люди жили здесь прежде вас и даже были достаточно разумны, чтоб давать имена рекам?

- Лоу, - он мгновенно раздражается, - куда ни плюнь, везде Лоу! Я ему, похоже, все же выбью лишние зубы, чтоб не болтал о чем ни попадя!

- За что? За то, что рассказывает мне правду там, где ты предпочитаешь недомолвки?

- Откуда ты знаешь, где в его словах правда, а где нет?

- Ниоткуда не знаю, ты ж мне не даешь! Не даешь узнать, понять... Ты ж специально все бросил и меня увез, чтоб я так и не поняла...

Настроение испорчено. У обоих. Я опять мучительно думаю, что было бы, начни я общаться с Лоу, а не с Анхеном. И влечение я бы почувствовала... сначала именно к Лоу... А потом появился бы Анхен... И тогда я убеждала бы себя, что с Лоу - это любовь, а Анхен - просто мираж, соблазн... Или поняла бы? Отличила? Что от чего, вот вопрос?

Люблю ли я Анхена? Любила ли? Или это просто привычка, неизбежность, помноженная на влечение? Или любовь - это оно и есть? Если теряешь голову, и родным кажется уже запах, и каждое прикосновение - желанно... Но если я люблю Анхена, зачем я тогда пошла с Лоу? Ведь если любишь - весь мир не нужен. Значит, не люблю? А как можно любить того, кто причинял мне боль - физическую и моральную? Кто убивал... убивает... но ведь и Лоу убивал... Не так, не напоказ... а мне откуда знать...

Молчание становится тягостным. Мы и без того летим прямо над водой, а тут и вовсе начинаем зачерпывать, словно спотыкаемся. Раз, другой. Анхен нервно поджимает губы и рывком бросает машину на берег. Выскакивает из машины сам, выдергивает меня.

- Иди ко мне.

Он прижимает меня к себе властно, требовательно. Целует. Целует и целует, заставляя позабыть обо всем, отдаться его губам, рукам, нетерпеливо срывающим с меня одежду, высокой траве, в которую он опрокидывает меня, не скрывая намерений. Я не против, нет, я целую и раздеваю его не менее яростно, ища забвения в нем, в его силе и в его слабости, в его любви и в его яде.

- Ну почему, - говорит он мне уже много-много потом, но все в той же, изрядно примятой траве, - почему я не могу почувствовать твою душу? Я люблю тебя, я на все для тебя готов. Я все бросил, от всего отказался. Я держу в объятиях твое тело, мне принадлежит твоя жизнь, а душа ускользает... ускользает... На ровном месте, из-за ерунды, пустяка... Почему ты всегда находишь причины от меня отгородиться?!

Я не знала ответа. Я была с ним. И мне было хорошо. Конкретно сейчас - так и очень хорошо, он умел дарить наслаждение, вот уж чего не отнимешь. Так чего же мне еще не хватало?..

Путешествие продолжалось, и мы все плыли, плыли. Вернее - летели столь низко над водой, что казалось, будто плывем. Река потихоньку сужалась, и вот уже оба берега можно легко разглядеть с воды, и солнце вечерами не падает в реку, а скрывается за лесом. Постепенно правый берег (это тот, который был слева, вот что за глупость!) становился все более крутым, там явно начиналась возвышенность, в то время как западный берег оставался по-прежнему пологим. И эти вздымающиеся над водой кручи меня просто восхищали, мы останавливались все чаще, чтоб я могла их все облазить.

Анхена веселили мои «детские забавы», он предлагал поднять меня наверх за секунду, но какой интерес в полете, если летишь не сам? А вот залезала я сама, пусть и скатываясь порой обратно, но это были мои маленькие подвиги, а не его всемогущество. Порой он ко мне присоединялся, но чаще просто любовался сверху на мои старания.

А однажды я заметила небольшой сиреневый шарик известного камня, парящий в воздухе неподалеку от меня.

- И это у нас что? - поинтересовалась у вампира, невозмутимо наблюдающего, как я третий раз скатываюсь вниз вместе с кучей песка.

- Так, записи на память. Ты веселишься, как дитя.

- Что еще за записи?

- Заберешься - покажу.

- А если не заберусь?

- Тогда спущусь и покажу. Это была твоя идея сюда лезть, я бы дальше пролетел, здесь не очень удобное место для стоянки.

- Зато красивое, - я все-таки забралась. А он показал, приманив шарик себе на руку, затем заставив его там бешено крутиться. И когда перед глазами у меня все поплыло от этого стремительного вращения, я увидела картинку: я взбираюсь по обрыву. Это было даже не кино, мир вокруг словно исчез, а тот, запечатленный обрыв и запечатленная на нем я были реальными, настоящими, дотянись рукой - и коснешься. Я разглядела свои упрямо сжатые губы и горящие от удовольствия глаза, свои чудовищно короткие волосы и перепачканные песком щеки. Рубашка местами вылезла из штанов и тоже не то чтобы особо чистая.

- Ну и зачем? Я здесь некрасивая и глупая какая-то. Это можно как-то стереть?