По ту сторону безмолвия

Эта мрачная сцена запомнилась мне — и снова и снова приходила на память долгие годы — еще и тем, как Лили отреагировала на случившееся. Я помнил, как она бросилась к беременной женщине на автостоянке в тот день, когда мы познакомились. Лили бесспорно принадлежала к числу тех редко встречающихся добрых людей, чье первое побуждение — помочь всякому, кто нуждается в помощи. Но сейчас было другое. Одно дело помогать, совсем другое — избавить от мучений обезумевшее от боли, готовое броситься на тебя животное. Прагматичная, но нравственная, самоотверженная, принципиальная, хорошая мать, обладающая чувством юмора, и… настоящее пламя в постели… Да, вот оно. Лили Аарон явилась для меня даром Божьим. Я знал, что должен сделать все, что в моих силах, чтобы завоевать ее.

Во Франции произошла еще одна сцена, хотя, впрочем, скорее история, чем сцена. История, которую я рассказан Лили, когда мы летели обратно в Лос-Анджелес. Но, пожалуй, ее я расскажу чуть позже. Пусть эта часть закончится на смерти и надежде. На реальной возможности счастья. Вот мы с Лили вместе смотрим в маленький круглый иллюминатор самолета на мир внизу. Мир, который стал бы нашим, если бы не ребенок.

Часть вторая. СИНЕГЛАЗЫЕ ВОРОНЫ

Зачем нам тащить в новый час тряпье и старье?

Эмерсон

Мэри как-то рассказала мне об одной супружеской паре, которая поехала в отпуск в Таиланд. Они шли по улице какого-то городка и увидели маленького щенка, лежащего на земле. Щенок был прелестный, но бездомный, и муж и жена поняли, что, если не спасут его, он погибнет. Так что они его подобрали и как-то провезли с собой домой. В Америку.

Щенок подрос и стал настоящим очаровашкой — ласковым и милым. Любил сидеть у хозяев на коленях, когда они смотрели телевизор. Но еще у них жила кошка, которую пес ненавидел и всегда гонял. Как-то раз кошка исчезла, а потом муж обнаружил косточки или что-то в этом роде возле собачьей подстилки.

— Брось! Собака съела кошку?! С шерстью и со всеми делами?

— Погоди, дальше будет еще круче. Песик сожрал кошку, с шерстью и со всем прочим, и это заронило в душу хозяев маленькое такое подозрение. И они отвели собаку к ветеринару — боялись, что она может скушать еще кого-нибудь по соседству. Ветеринар глянул на нее разок и сказал: «Это не собака. Не знаю, что это такое, но только не собака».

— А кто же? И что сделали хозяева?

— Отнесли в зоопарк. И знаете, что там выяснилось? Песик оказался крысой. Гигантской сиамской крысой — так, кажется, они называются.

— Они держали в доме крысу?!

— Гигантскую сиамскую крысу.

— И что же они с ней сделали?

— Усыпили.

Линкольн повернулся к матери и спросил:

— То есть они ее убили?

— Да, милый. Слушай, Макс, это правда?

— Мэри говорит, что да.

Было воскресенье, зима. Мы все втроем сидели в пижамах за кухонным столом, каждый читал свой раздел газеты.

Мы съехались через два месяца после возвращения из Франции. Перемена оказалась нелегкой для всех нас, но трудней всего далась Линкольну. Мы с Лили решили жить вместе, побуждаемые любовью и надеждой. Мы знали, что без трудностей не обойтись, но испытывали душевный подъем, который сопровождает надежду на подлинное и долгое счастье. И вот, подобно дипломатам, ведущим переговоры о запрещении испытаний ядерного оружия, мы как можно деликатнее оставили мальчика в неведении, а потом разработали такую линию поведения и нашли такие слова, чтобы он почувствовал, будто это решение принимал и он тоже.

Линкольн привык, что мать принадлежит ему одному. Я понимал, что он вовсе не такой уж эгоист, просто ему, как всякому другому, нравилось быть для кого-то центром мироздания. Они с Лили прожили вместе, одни, десять лет. Линкольн был ее историей, а Лили — его скалой и истиной. За эти годы у нее случались романы, дважды — серьезные, но все-таки они никогда не угрожали их отношениям — прямой линии между двумя точками. Отец Линкольна, Рик Аарон, был для мальчика сказкой, призраком. Он представлялся сыну великаном десяти футов ростом, авантюристом, Зорро и так далее, но оставался скорее легендой, чем живым человеком.