По ту сторону безмолвия

Когда я начал завоевывать его доверие, Линкольн взялся за меня и стал выяснять, почему, как мне кажется, между двумя самыми важными людьми в его жизни все так сложилось. Я читал все книги по детской психологии, какие только мог найти, но там описывалось столько разных обоснованных вариантов ответа, что я зачастую терялся и не знал, что сказать. Сколько раз «тот самый» безупречный ответ на вопросы Линкольна приходил мне в голову слишком поздно? Чертовски часто. И еще одна трудность — не сказать ему, что я на самом деле думаю о его отце, Рике. Я считал Рика эгоистичным и бессовестным ублюдком. Сказать этого Линкольну я не мог. Но хотел, чтобы мальчик мне доверял. Я знал, что никогда не смогу заменить ему отца, но я мог стать ему близким другом, а этого достаточно. Я начал понимать, что для того, чтобы завоевать доверие ребенка, нужно научиться быть ребенком и взрослым одновременно. Нужно показывать им, кто главный, но так, чтобы они были довольны вашей властью и не чувствовали себя скованными. Лили это великолепно удавалось. В результате она в одиночку воспитала сына спокойным, уверенным в себе мальчиком, как правило, справедливым и готовым прислушаться к голосу разума.

Самое интересное — как мне понравилось жить с ними обоими. Они были словно два новых экзотических вкуса или запаха, которые сперва поражают тебя, но спустя миг тебе хочется попробовать еще. Лили пела в ванной, каждый вечер читала перед сном, а по утрам любила сначала заняться любовью, а потом — съесть сытный завтрак. Когда она спорила или сердилась, то часто бывала несправедлива и запальчива. Она ждала от меня каких-то поступков, но не всегда говорила, чего именно, пока я не выводил ее из себя, и она не начинала кипеть от злости. Успокоить Лили было непросто. Вот рассмешить — легко. С самого начала я понял, как она мне нравится и как она мне нужна. Для меня подлинным потрясением стало то, как скоро я ее полюбил.

Другое дело Линкольн. На самом деле я впервые жил в одном доме с ребенком, и меня непрерывно ошеломляли его присутствие и особенности его восприятия. Люди вечно рассуждают о том, насколько по-разному видят мир мужчины и женщины и как странно, что мы, тем не менее, как-то ладим. Наблюдение, конечно, правильное, но еще более невероятно, как удается сосуществовать в одной лодке взрослым и детям. Дети чувствуют себя в жизни более уютно, мы — больше знаем о ней. И все при этом убеждены, что другая сторона видит мир неправильно и зачастую нелепо.

— Макс, какой жуткий сон мне сегодня приснился! За мной по улице гнались какие-то парни с большими мешками с солью. Поймали меня и сказали, что заставят опустить туда пальцы. И заставили!

Линкольн откинулся на стуле, удовлетворенный. Нет ничего хуже, чем сунуть руку в мешок с солью. Выражение его лица словно бы говорило: «Если ты в здравом уме, то поймешь, как это ужасно и какое испытание я выдержал, уже просто уцелев после такой ночи». Взрослый почувствовал бы себя глупо, рассказав такой сон. А Линкольна он потряс. Делясь им, он преподносил мне дары, которыми был наделен от рождения, — свои страх и изумление. Такие вещи — не пустяк. Когда дети рассказывают вам такое, умиляться неуместно. Мне полагалось не только выслушать, но и понять. Линкольн высоко поставил планку. Если я собираюсь жить с ними и делить с ним его мать и его жизнь, я буду подвергаться постоянной проверке, пока он не придет к какому-то выводу. Мне права голоса не давали. Не могло быть и частичного успеха. Триумф или провал. И единственным судьей будет мальчик.