По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего

— Что тут немецкого?
В немецком духе разве эти завыванья?
В немецком теле эти самоистязанья?
Иль это рук горе вздыманье
И чувств кадильное благоуханье?

То замирать в молитвенном экстазе,
То падать ниц — в немецком духе разве?
А эти звоны, эти переливы
И к небесам фальшивые порывы?
— Что тут немецкого?

Нет, вы в преддверьи лишь, я уверять готов:
Ведь в этих звуках Рим, — католицизм без слов!

Раздел девятый. Что благородно?

257

Всякое возвышение типа «человек» было до сих пор (и будет всегда) делом аристократического общества — общества, которое верит в длинную лестницу рангов и в равноценность людей и которому в некотором смысле нужно рабство. Без пафоса дистанции

, порождаемого воплощённым различием сословий, привычкой господствующей касты смотреть испытующе и свысока на подданных, служащих ей орудием, и столь же постоянным упражнением её в повиновении и повелевании, в порабощении и умении держать подчинённых на почтительном расстоянии, совершенно не мог бы вырасти и другой, более таинственный пафос — стремление к увеличению дистанции в самой душе, достижение всё более возвышенных, более редких, более отдалённых, более напряжённых и широких состояний, словом, не могло бы иметь места именно возвышение типа «человек», продолжающееся «самопреодоление человека», — если употреблять моральную формулу в сверхморальном смысле. Конечно, не следует поддаваться гуманитарным обманам насчёт истории возникновения аристократического общества (то есть предусловия этого возвышения типа «человек»): истина сурова. Скажем же беспощадно о том, как начиналась до сих пор всякая высшая культура на земле! Люди, ещё естественные по натуре, варвары в самом ужасном смысле слова, хищные люди, обладающие ещё не надломленной силой воли и жаждой власти, бросались на более слабые, более цивилизованные, более миролюбивые расы, быть может занимавшиеся торговлей или скотоводством, или на старые, одряхлевшие культуры, остатки жизненной силы которых сгорали в ослепительных фейерверках духа и порчи. Каста знатных вначале всегда была кастой варваров: превосходство её заключалось прежде всего не в физической силе, а в душевной, — то были более цельные люди (что на всякой ступени развития означает также и «более цельные звери»).

258

Разложение общества [Corruption] как выражение того, что внутреннему миру инстинктов грозит анархия и что потрясён основной строй аффектов, называемый «жизнью», — разложение, в зависимости от склада жизни, при котором оно проявляется, представляет собою нечто в корне различное. Если, например, аристократия, как это было во Франции в начале революции, с каким-то возвышенным отвращением отрекается от своих привилегий и приносит сама себя в жертву распущенности своего морального чувства, то это разложение: это был собственно лишь заключительный акт того длившегося веками разложения, в силу которого она шаг за шагом уступала свои права на господство и принизилась до функции королевской власти (а в конце концов даже до её наряда и украшения). Но в хорошей и здоровой аристократии существенно то, что она чувствует себя не

функцией (всё равно, королевской власти или общества), а их смыслом и высшим оправданием — что она поэтому со спокойной совестью принимает жертвы огромного количества людей, которые должны быть подавлены и принижены ради неё до степени людей неполных, до роли рабов и орудий. Её основная вера должна заключаться именно в том, что общество имеет право на существование не для общества, а лишь как фундамент и помост, могущий служить подножием некоему виду избранных существ для выполнения их высшей задачи и вообще для высшего бытия: её можно сравнить с теми стремящимися к солнцу вьющимися растениями на Яве, — их называют Sipo Matador, — которые охватывают своими ветвями ствол дуба до тех пор, пока не поднимутся высоко над ним, и тогда, опираясь на него, вволю распускают свою крону и выставляют напоказ своё счастье.

259