По ту сторону гор

— Но зачем тебе все это? — к тому времени, когда царевич задал последний свой вопрос, кикимора уже умчалась собирать травы и готовить мази и настойки, домовой, легко подняв раненого, словно тот был всего лишь пушинка, понес в трактир, который, перестав выглядеть обителью мертвецов, вновь стал похож на людское жилище. Зарина не отставала от него ни на шаг, боясь хотя бы на миг выпустить пальцы своего царевича, не замечая, что пачкает его кровью одежду, руки, лицо. Лот тоже ушел, получив какое-то поручение от хранителя жилища. Спустя несколько мгновений он вернулся — с ведрами — и поспешно двинулся к журавлю колодца.

Так что Аль остался наедине с ведьмой. Еще слава богам за спиной той более не нависала тень трехголового змея, который в какое-то из бесчисленных мгновений, потерянных в суматохе, исчез, словно тень от погасшей свечи.

— Зачем?! — кричал он, не прося ее дать ответ, но требуя, словно у него было право знать.

Старуха посерьезнела. Ее глаза смотрели на человека испытующе, губы не спешили шевельнуться, чтобы дать ответ. И, все же, спустя какое-то время, когда юноша уже потерял всякую надежду, она проговорила:

— Теперь ты в долгу передо мной. Помни об этом. Всю жизнь помни.

В следующий миг она исчезла, оставив юношу одного с вдруг накатившим на него снежной лавиной отчаянием.

Глава 24

Домовой отнес раненого в комнатку в самом дальнем конце трактира — там, где, в стороне от шумных гостей, потише и поспокойнее. Суда по всему, это была хозяйская спальня. Так, ничего особенного — широкая лавка у стены, сундук у другой, пара низеньких табуреток, стол у выходившего в раскинувшийся за трактиром сад оконца. Но все было сделано с душой, с вниманием и заботой к каждой мелочи, так что хотелось остаться здесь навсегда.

Впрочем, у странников не было достаточно времени чтобы оглядеться вокруг: стоило хранителю жилища уложить Альнара на лавку, как кикимора выпроводила всех за дверь:

— Неча вам тут делать. Помощи никакой, только глазеете да внимание отвлекаете. А еще, чего доброго, увидев кровь, свалитесь в обморок. Мужчины! — презрительно фыркнула она.

Домовой двинулся к дверям первым, увлекая за собой странников:

— Пошли, парни, пошли. С моей жинкой спорить бесполезно, даже если она ошибается. А на этот раз она права: в врачевании за исключением ее все равно никто ничего не смыслит.

— Но она же позволила остаться Карине! — Аль недовольно хмурился. Ведь речь шла о его брате, и он считал, что должен, просто обязан быть с ним рядом.

— Чего ты хочешь! — фыркнул домовой. — Женщины!…Пошли, пошли, — он поманил их за собой. — Я вам наливки налью. Вы, конечно, еще мальцы безусые, но сейчас — нужно. Иначе не успокоитесь. Чужая боль, она порой мучительнее своей.

— Что они с ним сделали! — Лот поежился. Его мутило. Жуткое зрелище страшных ран стояло у него перед глазами, не пропадая ни на мгновение. Казалось, что они покрывали его собственное тело.

— Ты что, сам не понимаешь? — хмуро глядя в сторону, бросил Аль. — Пытали они его! Чтобы узнать, один он такой, самозванец, или у него есть сторонники, последователи. Они ведь, наверно, решили, что это заговор.

— Чушь! Какой заговор! Ведь он шел просить о помощи!

Аль вздохнул. Он думал так же. И всеми фибрами своей души ненавидел людей, которые, вместо того, чтобы помочь, совершили такое…

Это была даже не просто жестокость, а воистину варварская безжалостность.

Не находя себе место он как одержимый метался по зале, от стены к стене, не замечая ничего на своем пути, врезаясь в края тяжелых столешниц и не чувствуя боли, сбивая оказавшийся на пути стулья, даже не замечая их. Хотя Лот и забился в самый дальний угол, но Аль-ми умудрился столкнуться и с ним. Лишь домовой каким-то известным лишь ему образом держался в стороне.

Хранитель жилища, потягивая настойку, хмуро поглядывал на странника.

— Хватит мельтешить перед глазами, — наконец, не выдержав, ухватил он юношу за плечо, останавливая, затем сунул в руку кружку, приказал: — Пей.

Аль подчинился, не задумываясь, что делает. Но первый же глоток заставил его захрипеть, не в силах вздохнуть. Внутри все воспламенилось, словно он пил живой огонь. А домовой, не давая ему опомниться, только подталкивал руку с кружкой к губам:

— Пей.

Юношу, которому доселе не приходилось пробовать столь крепких напитков, быстро развезло. Голова закружилась, руки и ноги стали ватными, все тело наполнилось какой-то приятной, сладковатой слабостью.

Домовой подтолкнул к нему стул:

— Садись, — тот стукнул по ногам, колени подогнулись — и Алиор сам не заметил, как оказался на нем. Мгновение — и он крепко спал, лежа грудью на столе.

Удовлетворенно кивнул, хранитель жилища решительно направился к другому гостью.

— На, — протянул ему кружку дух.

— Нет! — упрямо замотав головой, юноша лишь еще сильнее вжался в угол, в котором сидел на полу, прижав колени к груди.