По ту сторону грусти (СИ)

С недавних пор мир для неё словно по-новому зазвучал, она постоянно внимала, ловила малейшие ноты, ритмы, колебания - наверное, из-за того, что теперь постоянно прислушивалась к своему телу - с благодарностью на грани неверия, с затаённым ликованием и изумлением из-за того, что получилось одержать победу над страшной болезнью.

Если бы пошли метастазы, она бы, наверное, отказалась от химиотерапии. Маму, конечно, жалко. Но ей просто не хотелось бесплодной борьбы ради того, чтоб вырвать несколько мучительных месяцев - нет, даже не жизни, существования. Слишком явно стоял перед глазами пример дорогого человека, наследию и памяти которого она хотела посвятить себя. И она не считала, что это означало сдаться - напротив, смело посмотреть в лицо Той, Чьё Имя Не Произносят Вслух.

Хотя, может, это всё равно значило бы сложить оружие? Теперь - страшно, но приходилось признаться, что так. Да, сейчас она испытывала слабость, образ жизни пришлось изменить, что подстроить, где-то успокоиться - но ей было хорошо.

Ей хотелось жить.

А тогда, в самом начале болезни - Татьяна понимала это с запоздалым, молчаливым ужасом - совсем не хотелось. И не могла она вот так идти неторопливо по улице и от одного вида людей, красивых зданий, ощущения весны наполняться ощущением: "Хорошо". И всей этой чуткости, музыкальности не было, жизнь давно посерела и пропиталась тяжкой окопной сыростью. И даже дела Фонда не спасали, не могли отвлечь никак. Как-то раз она видела в магазине книгу с витиеватым названием: "Тереза Батиста, которая устала воевать". Так вот, тогда она ощущала бесконечное утомление. Вроде бы немало таких судеб, нет особой трагедии в том, что не вышло в Америке развернуть бизнес и достичь процветания, в том, что она во всём следовала инициативе мужа - но она постоянно себя по кусочку отдавала, отрывала, предавала: когда ушла из Большого театра и сорвалась с Васей в Америку, когда согласилась вернуться в Москву и бросила преподавание, отказываясь от достижений - она не хотела думать, что есть в этом что-то нехорошее, неправильное. Но горечь и обида угнездились в душе тайно, без спросу, и разъедали её изнутри, и вылились в тяжёлую болезнь.

Потом Татьяна узнала, что всё время, пока длилась операция, мама провела в храме. И потом повторяла неоднократно, что молитвы её, видно, были услышаны. Как бы там ни было, но у Татьяны действительно появилось странное, необъяснимое чувство спокойствия и ощущение, что не сразу, но всё наладится. И даже какое-то особое, полудетское затаённое ожидание. И именно тогда она начала вот так прислушиваться к себе и к миру. И, удивительно, но на неё не сыпалось новых ударов. И тогда ей тоже пришло в голову назвать это новое состояние "присутствием". Как-то не задумывалась, кого или чего - не прибавляла к этому слову лишних.

Может, и сейчас это был отголосок того самого? Потому что ощущение наблюдения не казалось почему-то неприятным. А ещё создавалось впечатление, словно наблюдающий сам хочет, чтоб его заметили. Господи, и откуда такие сверхъестественные тонкости?

Но она не успела погрузиться в мысли, потому что её окликнули:

- Татьяна Игоревна, здравствуйте.

Она обернулась - и замерла. Перед ней стояла необычная девушка. Хотя чём была эта особая необычность, могла догадаться только Татьяна и некоторые посвящённые. Незнакомка была рослой, стройной, на ней красовался элегантный тёмно-синий пиджак, голубой галстук с жестковатым, мужским, узором, очки в строгой оправе - чёрный верх и бесцветные лески внизу - подчёркивали правильные черты и ощущение некой интеллигентной властности, от неё исходившее. Эту авторитарность не особенно смягчали даже пухлые чувственные губы и мягкие жемчужно-пепельные волосы, уложенные волнами. В руках она держала какую-то книгу и объёмистый пакет в коричневой бумаге, торжественно, как на церемонии награждения. На груди у неё Татьяна заприметила незнакомый орден - неброский, но явно престижный.

Девушка шагнула к ней и протянула книгу с пакетом:

- Вот, возьмите. В пакете - оригинальные материалы. Нет нужды говорить, насколько они ценны. Вот и всё. Удачи. И не пытайтесь проследить за мной, всё равно ничего не выйдет.

Пока незнакомка говорила, лицо у неё было странным: нарочито строгим, но она словно с большим трудом сдерживала улыбку. И в конце фразы, точно из типичного шпионского кино, у неё предательски дёрнулся левый уголочек рта. Татьяна, опешив, молча взяла у неё и пакет, и книгу - а незнакомка как ни в чём ни бывало отошла в сторону и продолжила свой путь.

Когда она опомнилась и, обернувшись, крикнула: "Подождите!" - то девушки уже и след простыл.

Нет, она определённо не знала, что и думать. Словно какой-то розыгрыш - но уж слишком много в этом было проникновенной торжественности.