По ту сторону изгороди

Остановились, когда стебли поредели и через них просматривалась опушка. В землю воткнут шест, а на нем висела кукла, похожая на человека. Антон обратил внимание на ржавый серп, который легонько ударялся о шест, как и рассказывала бабушка.

– Будем действовать быстро, – шептал Сашка, – ты стоишь рядом, а я отрезаю голову. Если пошевельнется, то пьешь палкой изо всех сил.

Выскочили. Антон замахнулся, готовый бить, а Сашка в несколько прыжков оказался у пугало. Замер с ножом в руке.

– До головы не достать, – сказал он, – помоги.

Антон подошел ближе. Бросил палку и только тогда заметил, что серп замер.

– Что-то не так, – заволновался он.

– Давай скорей, встань на корточки, я на тебя.

Антон сел, грязные сапоги куклы оказались на уровне глаз. Он смотрел на них и гадал, почему не одели чистую обувь. Сашка ступил ему на спину, Антон чуть просел, склонил голову и запыхтел. Брат был тяжелым. Сапоги уже не видел, теперь рассматривал землю.

– Все равно не достаю, – с досадой говорил брат.

На земле, помимо муравьев, Антон различил следы от обуви. Это не наши, подумал он. Поднял голову, чтобы рассказать брату о следах, и тут обратил внимание на подошвы сапог пугало. Рисунок совпадал со следами на земле.

– Сашка! – завопил Антон.

В этот момент Сашка схватился за сюртук и старался подтянуть к себе голову куклы. Антон резко дернулся, ноги брата скользнули. Перед падением он успел воткнуть нож в грудь куклы и оставить широкий порез.

Они уже были на ногах, когда нож упал и вонзился в землю. Из раны на груди пугало вывалился сверток. Сашка развернул его и показал брату.

– Ногти! – отпрянул Антон.

Кукла шевельнулась, серп звонко ударился о шест. Ребята закричали и побежали. Листья царапали лицо, Антон тяжело дышал, в голове гудело. Ему казалось, что слышал шаги за спиной. Хрип и звон серпа. Оборачиваться нельзя, потеряет из виду спину брата. Бежали целую вечность, грудь горела, сердце стучало, перед глазами прыгали образы страшного пугало. Пару раз Антон чуть не упал, зацепившись за поломанный стебель.

Когда казалось, что выход из зарослей уже близок, когда к запаху кукурузы добавились ароматы навоза, а до слуха донеслось коровье мычание, у Антона в голове раздался голос: – Обернись!

Не раздумывая, словно это и не требовалось, он обернулся. В шаге от него стояло пугало, а в зеркале отражалось лицо отца. Он улыбался.

Антон замер не в силах пошевелиться, да и шевелиться не хотелось. Внезапно страх и трепет прошли, а взамен появилось ясное понимание того, что бежать больше никуда не нужно, что отец нашел его и теперь никогда не бросит.

Антон опустил руки и прошептал: – Папа.

Антон не видел, как поднялась рука с серпом, как звякнул ржавый метал, отсекая верхушку кукурузы. Он смотрел в глаз отца, на его улыбку и представлял, как его теплые, нежные руки взъерошивают волосы, как он поднимает Антона в телефонной будке и просит позвонить маме, сказать, что теперь все будет хорошо, теперь будет как прежде. Он не слышал Сашку, потерявшего брата из вида, стоящего на коленях и кричащего в заросли поля. И лишь когда красная капля скатилась с щеки отца, а добрая улыбка преобразилась в злобную усмешку, Антон пушечным ядром выскочил из иллюзорных фантазий. Он увидел взмах серпа и успел отскочить, запнулся о поломанную кукурузу, повалился на спину. Он часто дышал, в висках пульсировала кровь, пропитанная страхом, а перед глазами начали появляться один за другим все страхи Антона. На смену отца пришло сухое лицо деда, протягивающего красный леденец, злобная тетя Таня, наводящая дуло ружья, за ней Настя с зелеными глазами и раздвоенным бледным языком, дядя Миша в халате и топором наперевес, даже кошка Насти появилась, оскалилась, показывая длинные клыки. Пугало в очередной раз занесло серп над головой, а лица в зеркале сменяли друг друга с такой скоростью, что в глазах Антона зарябило. Он не понял, как в руке оказался нож Сашки, пальцы обхватывали ржавую рукоять, а острие лезвия смотрело на пугало. Он бросился под ноги пугало, повалив его на спину. Нож вонзился в отражение лица деда, следующий удар пришелся по тете Тани. Каждый новый удар, каждая новая дырка в голове пугало затемняла зеркало, отражения мутнели и исчезали.

Антон не мог сказать, когда именно пугало перестало шевелиться, когда именно в зеркале перестали отражаться лица тех, кто над ним издевался, кто унижал и оскорблял. Он перестал наносить удары, сидел на поверженном враге, грудь вздымалась словно парашют, тяжело дышал и стонал.

До слуха донеслись крики брата. Антон поднялся на ноги, набрал полную грудь воздуха, задрал голову к верхушкам кукурузы и прокричал:

– Я его убил!

Он вышел на дорогу, там стояли машины. Две большие, с крестами на боках и надписью синими буквами: «Психиатрическая больница им. Чехова». А третья машина – маленький старый фольксваген дяди Миши. Дверцы открылись, на пыльную дорогу вышли люди в халатах.

– Антон! – грубый мужской голос, – брось нож!