По ту сторону холма

– Горн – вот он, – показал Слижюс.

И прибавил извиняющимся голосом:

– Покуда старый. Твой же. Скоро поставим камерную печь.

Помолчал и снова:

– И манипулятор наладим. И обдувной вентилятор. И вообще все будет, как говорится, высший сорт «А». Как в самой Москве.

Он хлопнул Нарбутаса по плечу, рассмеялся и сказал:

– Ну что, Антанас, еще не вечер, а?

Кузнец ничего не ответил. Он скинул пальто и снова поискал глазами вокруг себя.

Слижюс сказал дурашливым голосом:

– Вот гардеробчика, извиняюсь, не приготовили.

Он развел руками с комическим сожалением. Он пытался развеселить Нарбутаса.

Кузнец молча и все с тем же отсутствующим выражением на лице положил пальто на каменный пол.

Потом он разжег горн. Все он делал медленно, словно нехотя. Видно, холод донимал его. Он жался к горну. Слижюс смотрел на кузнеца с беспокойством.

Старенький, жалкий, с бессильно повисшими руками. А против него это стальное чудовище с угрожающе выгнутой могучей станиной – спиной, с многопудовыми кулачищами-бойками… Оно, казалось, только и ждало момента, чтобы наброситься на старика и раздавить его.

Слижюс тряхнул головой, чтобы развеять это странное наваждение.

Вдруг Нарбутас сказал глухо:

– Слушай, Костас…

. – Что, Антанас?

– Ты мне, пожалуй, не нужен.

Слижюс потоптался на месте: уйдешь, а старик убежит – и тогда ищи ветра в поле!

– Ну ладно, – сказал он, вздохнув, – пойду, скоро моя смена…

Он все еще не уходил.

– А заготовки – вон они.

Кузнец нетерпеливо мотнул головой. Он давно заметил стальные бруски на столике у горна.

Оставшись наконец один, Нарбутас медленно обошел вокруг молота. Теперь он узнал его: да, это тот самый бегемот, что все лето валялся на заводском дворе, укутанный в рогожи. Теперь, значит, зверюга проснулся и просится на волю…

Кузнец потер в раздумье небритый подбородок. Потом нерешительно нажал черную кнопку на стене. Двигатель включился и с шумом заработал. Было похоже на то, что молот задышал. Но он оставался недвижим.

На исхудалом лице Нарбутаса была нерешительность. Он протянул ногу к педали, но медлил нажать ее. Он только чуть коснулся.

Из цилиндра, как из пасти, выскочил короткий и толстый стальной хобот и с громоподобным звуком обрушился на нижний боек. Дрогнул пол, загрохотали своды, кузнец в испуге отскочил. Ему стало стыдно. Он оглянулся. Цех был темен и пуст. Нарбутас рассердился на себя – не за бегство от молота, а за то, что оглянулся. Трусость не в том, что испугался молота, а в том, что оробел перед людьми.

Он снова обошел вокруг молота, внимательно вглядываясь в него. Теперь Антанас нашел, что он пытается походить на обыкновенную кувалду и наковальню, но грубо, в удесятеренном размере, как если бы великан пытался прикинуться лилипутом. В огромной, массивной глыбе шабота можно разглядеть очертания наковальни, гигантски разбухшей. А из нутра этой грузной бабы, свисающей сверху, просвечивает ее зернышко – тонкая, изящная кувалда.

Заглянув в лежавший на столике паспорт, Нарбутас прочел: «Вес падающих частей – 400 килограммов». Кузнец усмехнулся: молоточек! Самая тяжелая из его кувалд – та, любимая, что с березовой ручкой, – весила десять килограммов. Какая сила теперь у меня в руках! Какое там «в руках» – в пальце!

Антанас с опаской посмотрел на молот. «А захочет ли это чудовище слушаться меня?»

Он присел на краешек ящика для окалины и снова в раздумье потер серую щетину на подбородке. К чему, я вас спрашиваю, столько силы? Свободная ковка – работа деликатная. Какой расчет устраивать извержение вулкана только для того, чтобы прикурить папиросу? Верно, а?

Кузнец тихо засмеялся. Что-то в нем просыпалось от старого, бедового Нарбутаса. «Может, все-таки попробовать, раз уж я здесь?»

Он натянул брезентовые рукавицы и подошел к горну. Пламя яркое, слегка коптящее. Правильное пламя! Раскаленный металл бледнел и принимал светло-вишневый цвет. «А впрочем, ведь мне не крюк ковать, а так только, поиграть, потюкать молоточком, пощупать, каков он в ударе…»

Нарбутас вытащил раскаленную заготовку из печи и швырнул ее на столик возле молота. Поспешно сбил окалину, она разлетелась елочными огоньками, тускнея на лету. Потом он стиснул брусок челюстями клещей и перенес его на молот.

Осталось нажать педаль. Нарбутас чувствовал себя, как укротитель на пороге клетки с тигром.

Ба-бах!… Гром, искры. Еще удар. Еще! Еще!

Стоп!

Баба замерла в воздухе, как вертолет. Она подрагивала, словно в возбуждении.

Нарбутас посмотрел на поковку. Смята, как глина! Кузнец был взволнован. Ведь он не делал никакого усилия! Просто нажимаешь кнопку, как у входной двери, а потом – педаль, как на велосипеде. А кроме того, он тебе и молот, он же тебе и молотобоец. Уже не зависишь от подручного, от его неопытности, или неспособности, или лени. Вещь!

Нарбутас стал пробовать разные удары. Он «объезжал» молот, как дикого жеребца.