По ту сторону кожи (сборник)

У пионерлагеря «Мосэнерго» имелась еще одна уникальная особенность. Больше чем на половине его периметра окультуренное пространство отделяла от деревянного забора еще и широкая полоса вполне первозданного соснового леса, причем непрозрачного, с глухим подлеском. Забор был ветхий, с многочисленными прорехами, через которые при желании можно было запросто выбраться совсем уже на лесной простор, но там всегда существовала опасность, что наткнешься на слоняющихся вожатых или отправившуюся по грибы медсестру, а самовольный выход за территорию считался очень серьезным проступком. Лес же по эту сторону забора был абсолютно легитимен, и всякий пионер мог бродить в нем с полным осознанием своего права. Впрочем, любителей одиноких прогулок в лагере было немного – по-моему, кроме меня, и вовсе не было. Я никого никогда не встречал, хотя удалялся на ничтожное, в сущности, расстояние – можно было не просто различать голоса, а разбирать, о чем речь.

Руза – место боев Отечественной войны. И весь лес был изрыт траншейными ходами, заканчивавшимися в ямах землянок, где местами еще сохранялись гнилые обрушившиеся бревна перекрытий. Ходы, конечно, уже осыпались, сгладились, заросли травой, но оставались довольно глубокими. В некоторых из них, когда я спускался, голова у меня не возвышалась над бруствером и еще запас имелся, а я был довольно длинным для своих лет. Надо полагать, перед тем как строить лагерь где-то в пятидесятые, территорию тщательно проверяли на предмет железа в земле. И все равно за последующие годы тут вышло на поверхность множество ржавых касок, металлические части винтовок, даже ручной пулемет с диском и сошками. Все это составляло теперь экспозицию лагерного музея боевой славы. Была там и пара разновеликих мин – обезвреженных, конечно, – оставленных с воспитательными целями от первой проверки. Ходили разговоры, что еще недавно натыкались и на снаряды, и на целые, с запалами, гранаты. Возможно, это были всего лишь слухи, возможно, опасные вещи попадались исключительно взрослым или дети были достаточно разумными, чтобы не испытывать самостоятельно свою счастливую находку на работоспособность. Во всяком случае, никто еще в лагере ни на чем не подрывался.

Когда я отправлялся в лес, у меня не было цели что-то там специально разыскивать. Для меня эти одиночные прогулки были вроде гигиенической процедуры: не знаю, как другим, а мне постоянно находиться «в коллективе», как тогда всюду и по любому поводу говорили, на виду, в вынужденном непрерывном контакте со множеством совершенно чужих и в большинстве своем, за исключением трех-четырех приятелей, ненужных мне людей, в какой-то момент становилось даже не психологически, а физически тяжело – так человек устает от того, что долго ходит грязным. Вот я и обеспечивал себе момент оздоровительного одиночества. Несколько минут под одеялом в палате, перед сном, отвернувшись к стене, когда все уже угомонятся. Да посещения дозволенного леса. В лесу я просто слонялся, и мне совсем не было скучно. Разговаривал сам с собой. Однажды наткнулся на гнездо какой-то небольшой лесной птицы, построенное неосторожно, в низкой развилке дерева. В гнезде лежали маленькие крапчатые яйца.

Я старался инспектировать гнездо каждый день, забежать хотя бы на минуту. Вскоре появились птенцы – неприятного вида: голые, красные, со слишком большими веками, закрывавшими слепые еще глаза, они тянули вверх шеи и распахивали несоразмерные голове желтые клювы. Птица-мать при моем приближении слетала с гнезда. Садилась на высокую ветку и отчаянно чирикала. Беспокойство и страх то и дело срывали ее с места, она совершала надо мной пару лихорадочных кругов и опускалась на новом месте. Потом птенцы покрылись пушком, веки разлепили и стали выглядеть поприличнее, умилительно. Как-то я отважился погладить их пальцем, птица от ужаса чуть не опрокинулась с ветки. Потом кто-то гнездо разорил: скорее зверек, а не человек – одного мертвого птенца я обнаружил под деревом и с тех пор старался обходить это место стороной.

Впрочем, найти пулемет я был бы не прочь и порой на эту тему фантазировал. Разумеется, я не собирался сдавать его в музей. У меня был такой план: припрятать его здесь, в лесу, а потом осенью, когда лагерь уже действовать не будет, приехать и забрать, спокойно увезти домой, обмотав, например, непрозрачным полиэтиленом, какой бабушка использует на даче.

Пулемета мне не досталось, не повезло. А вот находка, которую довелось совершить, еще долго, как я теперь понимаю, преследовала директора лагеря в самых страшных снах.