По ту сторону кожи (сборник)

– Пардон. А на что обиды-то? Разговор, вообще-то, не я затеял.

– Да, – сказал Александр Васильевич. – Ничего.

Потом долго молчали, и первым сдался Иосик.

– Ну, ладно, что ли… Может, договорим еще. Как Нина-то?

– Что?

– Глухня, – сказал Тарквинер. – Нина – как дела у нее?

То, что Александр Васильевич замешкался, он истолковал в благоприятную сторону.

– Скажи ей поклон. О Машке не спрашиваю. Что ей, кобыле, сделается…

Александр Васильевич прижал рычаг ладонью.

Ведь странно, подумал он, теперь мне кажется, будто я и раньше догадывался, что слова способны охотиться на людей. Вот так, по всем правилам, с ловушками и засадами. Вчера еще можно было пропустить, не заметив, и эту «призванность» и совсем уже обыкновенный «обман». Но они дожидались своего часа, чтобы появиться вовремя и ударить точно. А теперь заняли места, где-то там, в глубине, давным-давно предуготовленные. И Александр Васильевич подозревал, что ничему другому, кроме их противостояния, места в нем больше уже не будет.

Вроде бы и всего-то… Но сразу как-то совершенно ни к чему стало забывать и дальше так же старательно обо всем, что было сегодня утром и для чего до сих пор он пытался держать закрытыми и сердце, и ум. Теперь его удивляло, почему именно дорогу туда, в поликлинику, запомнил он так подробно. Помятое крыло у автобуса, масть собаки, с которой шла вдоль сквера женщина того типа, что всегда ему нравился, лица людей, сидевших в метро напротив, даже номер санитарной машины у дверей – а ведь ничего еще не было, никакого предчувствия. Ехал оформить пропуск взамен того, что потерял месяц назад. Пользуясь отсутствием очереди, навестил еще участковую, хотел проконсультироваться насчет мочегонного, которое принимал по поводу беспокоившего последнее время внутричерепного давления. Она посоветовала уколы – никотинку, чтобы прочистить сосуды. А потом что-то вспомнила, переворошила на столе бумаги и попросила подождать. Вернулась минут через пять, с другим врачом, стареньким уже мужчиной. И тот представился: онколог.

И сразу все оборвалось у него внутри, замерло и будто съежилось мигом. Только в висках стучало: как, откуда, ведь уже несколько лет он не проходил обследований и не делал рентгеновских снимков?! Александр Васильевич слушал, не слыша, и лишь мгновение спустя заново вспоминал услышанное. А врач говорил:

– Ваша жена – она ходила к своему специалисту… Запоздали анализы… Он передал Марье Дмитриевне, она мне. Я вот сейчас выпишу талончик – и в начале недели попрошу вашу супругу… Удачно, знаете ли, что вы зашли. Мы собирались вызвать ее звонком. Но лучше подготовить несколько… А то, знаете ли, истерики бывают…

Самого несложного, самого плотского, почти фотографического, как на деревенской бумажной иконе, Бога благодарил теперь Александр Васильевич за то, что ладони все-таки не успели вспотеть, что все-таки не успел прийти липкий страх за себя, готовый уже в следующее мгновение накрыть, расслабить колени, вывернуть желудок, – страх, которого именно за свою ошибку ему никогда бы уже себе не простить.

– Пока, конечно, только подозрение, – говорил онколог. – Однако очень серьезное, очень серьезное. Канцер, знаете ли, в этой области обычно локален. Хирургия чаще всего результативна. Химия и облучение вряд ли понадобятся. Метастазы не успевают…

И когда Александр Васильевич встал, все еще не решаясь расстаться со спинкой выкрашенного в белое деревянного стула, даже сейчас напомнившего лазареты пионерлагерей детства, участковая предложила, откуда-то из-за спины:

– Вам… может, спирта чуть-чуть?

А теперь он восстанавливал в памяти и заучивал наизусть каждую сказанную там фразу. И понимал, что вот это и будет хуже всего – слова. Потому и зацепиться не получалось за то даже, что говорил врач о подозрении только или удачных исходах. Глупо верить… Наверняка ведь пытаются всегда смягчить как-то, не оставлять сразу без надежды… Ничего теперь не скажешь просто так. Все время придется, каждую минуту, искать, подбирать и взвешивать. А от нее не укроется и добавит муки. Откуда вообще в русском это нелепое наименование: рак? Глупая калька, бесцветная, как все кальки. Оригинал-то объемнее, нечто совсем другое. Канцер. Сухая нечистота. Слово с перхотью.