И вдруг на пути ее взгляда выросли две длинные ноги, затянутые в джинсы. Она подняла глаза. Перед ней стоял ее муж, Юго Марсиак. Остроносые сапоги со скошенным каблуком, расстегнутая до пупа ковбойка, бейсболка козырьком назад, челюсти сжаты, на руках набухли вены, дикий мускусный запах, как же эти духи называются-то… следовало бы назвать их «член кашалота», как-то так… Она даже не успела засмеяться. Он схватил ее за талию, поднял, взвалил на плечо и поволок по лестнице в номер.
До утра они не разговаривали. И не спали. На следующий день все повторилось. Но вы зря думаете, что Марсиаки по-настоящему помирились.
(Ладно… Вам следовало и самим понять, что этот внезапный обрыв, главы — обрыв главы, выдающий повышенную стыдливость, — говорит о невероятных трудностях, возникших перед скромным автором этой книги, когда потребовалось описать то, чему сейчас дано условное название «эротическая сцена». В современных романах описания «эротических сцен», конечно, столь же обязательны, как описания балов в старинных книгах, но одна мысль о том, что этот гимн гениталиям будет случайно прочитан свекром, директором школы, где учатся ее дети, менеджером ее банка или ее мясником с улицы Монторгей, одна только мысль о том, что эти славные люди решат, будто за порожденными фантазией красками скрывается эпизод из личной биографии писателя, иначе ведь и быть не может, и даже кое-что осталось, в чем писатель не признался, — нет, при такой мысли скромнейший автор этих строк, если можно так выразиться, предпочитает слинять. И сказать просто, что на этот момент истории у Юго и Арианы… мм… низы хотят, и они же могут, вот.)