По ту сторону льда

Ему очень хотелось ухватить ее за свитер, притянуть к себе, растрепать ее волосы, почувствовать под пальцами гладкую теплую кожу, но он боялся, что если сейчас притронется к ней, остановиться уже не сможет. И ладно бы это была его машина…

Марина в упор смотрела на Воронова, дожидаясь ответа, но судя по напряженному выражению его лица, взгляд ее не действовал. Глаза Вани были темными, губы плотно сжатыми, скулы казались каменными. Она перевела взор на его руки с красивыми длинными пальцами. Захотелось провести по костяшкам, склониться и поцеловать маленькую царапинку на тыльной стороне ладони.

- Куда мы едем? – спросила она уже мягче, вновь поднимая глаза к его лицу.

Ваня повернулся в ее сторону, посмотрел на нее – на губы, потом в глаза. И ей сразу все стало ясно. Она почувствовала накрывшую ее жаркую волну, низ живота сладко заныл. Марина сглотнула, облизнула губы, накрыла его руку своей – прохладной и маленькой. Ваня посмотрел на их кисти, потом на Марину, высвободил руку и погладил Казакову по коленке, обрисовал пальцами коленную чашечку, поднялся вверх по бедру, чувствуя под рукой грубую джинсовую ткань.

- Убивать, значит, будешь? – хрипловато спросила она, и губы ее скривились в усмешке.

- Буду, Маринк… - Его пальцы, добравшись до самого верха, едва ощутимо тронули молнию на ее штанах.

Марина  дернулась, инстинктивно свела ноги, надрывно выдохнула. Схватила его за руку, крепко сжала, посмотрела в глаза. Еще раз облизнула губы. Взгляда он не отвел, и они сидели так несколько секунд. В его зрачках полыхало безумие – темное, как ночь, яркое, как пламя взвившегося костра, затягивающее. Она никогда не видела его таким, и сейчас, всего на долю мгновения, испугалась. Казалось, что оба они срывались в пропасть, летели, не думая о страховке, не зная, что ждет их внизу. Она боялась разбиться. И все-таки она летела… Летела с ним в эту безумную темную бездну.

Такси выехало на Невский проспект и помчалось вдоль магазинов, вывесок и подсвеченных витрин открытых до утра ресторанов. Жизнь тут, казалось, никогда не останавливалась, и даже сейчас встречались припозднившиеся пешеходы. Совсем скоро наступят белые ночи, и город наводнят толпы разнонациональных туристов, но пока город только-только отходил от зимы, сбрасывал с себя шелуху. Сейчас Питер принадлежал тем, кто каждый день проходил по его улицам, кто знал его смурной нрав, кто любил, а, быть может, и не любил его, но понимал его низкое хмурое небо и привычно брал с собой зонт даже в солнечные дни. И выросшей тут Марине он тоже принадлежал. Сейчас и здесь.

Едва только автомобиль остановился, Ваня сунул водителю деньги и, коротко поблагодарив, распахнул дверь. И снова он, ухватив Марину за руку, буквально выволок её за собой на ночную прохладу.

- Вань, ты что… - возле самых дверей Казакова притормозила. – Ты посмотри… Я же даже не причесанная.

Воронов действительно посмотрел на нее оценивающим взглядом, надвинул ей на голову капюшон и, не сказав ни слова, затащил внутрь.

Пока он оформлял двухместный номер с двуспальной кроватью, Марина смотрела куда угодно, только не на девушку за стойкой ресепшена. В конце концов, воспользовавшись тем, что Ваня полез за паспортом, она высвободила руку и отошла к кожаным диванам, к низкому стеклянному столику с беспорядочно-разбросанными на нем журналами.

- Можно паспорт Вашей спутницы? – вежливо осведомилась администратор, мельком взглянув на запоздалого гостя.

- Давайте обойдемся моим, - мягко, но категорично ответил Воронов.

Она заколебалась, взглянула на него, словно оценивала, заслуживает ли он доверия. Потом посмотрела на Марину, спокойно ожидающую чуть поодаль.

- Хорошо, - наконец ответила она и вернула Воронову его паспорт. – Четыреста восьмой, четвертый этаж.

- Спасибо.

Оплатив номер и получив ключ-карту, Ваня подошел к Казаковой. Та, почувствовав его приближение, повернулась в пол-оборота и бросила на него быстрый взгляд. Лицо его было по-прежнему напряженным, даже мрачным, суровым, а глаза непривычно темными. Марина приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать, но не нашла слов, как-то безотчетно сделала шаг к нему, но, передумав, пошла прямиком к лифту. Ваня последовал за ней. Он смотрел ей в спину, на ее плечи, на меховую каемку ее капюшона, и не знал, что сделает, оставшись с ней наедине. Каждая мышца его, казалось, напоминала перекрученный канат, каждый шаг походил на шаг вышедшего на охоту хищника.

Они молча поднялись на четвертый этаж, молча прошли по слабоосвещенному холлу. Ваня открыл дверь, и Марина послушно, словно покорная жертва, переступила порог. Все это время она чувствовала напряжение, так и искрящее между ними, чувствовала взгляд Вани и боялась смотреть на него. Его молчание нагнетало волнительное ожидание, и она понимала, что начинает дрожать, чувствуя, как он дышит совсем рядом, чувствуя запах его одеколона, случайно соприкасаясь с ним плечами.