По ту сторону льда

- Тихо-тихо… - прошептал он, переместив руку с ее плеча на голову. Погладил по волосам, не зная, что говорить и делать.

Он никогда не видел ее такой и сейчас не был готов увидеть. Может, привык к ней – сильной, собранной, решительной. Но эта Марина была другой. Воронов попытался перевернуть ее на спину, но Марина дернулась, высвобождаясь из его рук. На секунду он успел перехватить ее взгляд. Ее глаза всегда выражали слишком много. Слишком. Миллион чувств, настроений, эмоций, все грани ее переживаний, оттенки характера. Упрямство, злость, страсть… Но что выражали ее глаза сейчас, Ваня не понимал. Он все-таки заставил Марину лечь на спину и пристально посмотрел на нее. Карие, глубокие глаза… Все, что он видел в это мгновение – ее глаза. Добрые, теплые. Глаза ее не изменились. Отпустил её, отвернулся, уперся локтями в колени. Казакова всхлипнула и отползла к спинке постели. Когда Ваня посмотрел на нее снова, она уже сидела, натянув на колени свитер и смотрела на него, как будто ждала чего-то не то от него, не то от себя самой.

- Мы слишком разные… - тихо сказала она. Голос ее дрожал. Нежный, мягкий голос с легкой женственной хрипотцой. – Это была плохая идея, Вань. Плохая…

Он не ответил. Сидел и смотрел на нее – вызывающе нежную и мягкую. Его пугали собственные чувства к ней. Оказалось, что до сих пор он в полной мере не понимал всю их силу, глубину, не представлял палитру оттенков, которыми они играли. Он понимал, что чувствует к ней, но не представлял, насколько сильны эти чувства. Марина вдохнула, и губы ее, подбородок, плечи задрожали. Она выглядела слишком хрупкой даже для себя самой. Лицо ее припухло от слез: веки, глаза, губы. Воронов невесело, ощущая презрение к самому себе, хмыкнул и мрачно сказал:

- Плакать тебе теперь совсем нельзя, Казакова.

Она не поняла сказанного им. Время для сарказма было слишком неудачное, и ей в голову не пришло, что он мог иметь в виду. Она смотрела недоуменно, не понимая, ждала, что он скажет что-то еще. Ваня подумал, что если она его не прикончит, то у них, наверное, все будет хорошо…

- У тебя нос красный и губы надулись, - пояснил Воронов, и пока Марина не успела в полной мере осознать смысла его слов, придвинулся к ней. – Татуировки и красный нос… Это как-то не очень вяжется.

Его пальцы нежно коснулись ее лица, прохладных и мокрых щек, подбородка. Он смотрел ей в глаза. Она тоже смотрела на него. Смотрела и молчала. И чем дольше они смотрели друг на друга, чем дольше молчали, тем яснее Ваня понимал, что самое сложное не защитить ее от всего мира, не уберечь от жизненных неурядиц. Самое сложное – защитить ее от нее же самой.

Ваня взял ее за руку и потянул на себя. Ладонь у нее была очень холодная, словно она долго держала руки под струей ледяной воды. Он и не помнил, чтобы когда-нибудь у нее были такие холодные руки. Марина встала на колени, потом присела возле Воронова, подогнув под себя ноги, чуть задрав голову, посмотрела на него.

- Откуда в тебе столько нелюбви к себе, Марин? – он покачал головой, вздохнул, провел пальцем по ее черным бровям, ровному носику, очертил губы. – Ты ведь красивая такая… Чего тебе не хватает?

Марина моргнула, приоткрыла рот, но ничего не сказала, только слабо пожала плечом и отвернулась. Ваня погладил ее по ногам. Ступни у нее тоже были ледяные.

- Тебе холодно?

Марина отрицательно покачала головой. Но Воронов не обратил на это внимание. Осмотревшись и увидев аккуратно сложенный на стуле плед, он развернул его и укутал Марину.  Она не сопротивлялась. Придержала кончики на груди. Ваня видел ее тонкие пальцы, видел, как натягивается кожа на костяшках, видел просвечивающиеся нити вен.

- Вань… скажи… - как-то надломлено, тихо произнесла она. Это были первые слова, которые она сказала с момента их ссоры.

Он понял, как ему не хватало звука ее голоса. В этом молчании, в этом напряжении. Ее глаза, ее голос…

- Что сказать?

- Что я твоя. Если еще твоя…

- Ты моя. – Ваня хотел улыбнуться, но улыбка затерялась. Он понял, что не может ни улыбаться, ни шутить. Что-то было в Марине такое… Важное то ли для нее, то ли для него, то ли для них обоих. Серьезность ее взгляда, голоса, наводила на мысль о том, что она о чем-то думает. Но ее мысли часто были для него загадкой. И все же он чувствовал ее. Марина опустила взгляд и покачала головой.

- Ну что?

- Раньше все по-другому было. Не стоило нам… Раньше ты даже говорил по-другому. Я не знаю…

- Ну-ка, иди сюда. - Воронов сгреб кокон. Марина не сопротивлялась, она как будто даже обмякла, оказавшись прижатой к нему. – Ты моя. Моя Марина. Не знаю, как я говорил раньше… Ты моя Марина. Всегда будешь моей Мариной.

Марина закрыла глаза и уткнулась лбом Ване в плечо. Она дышала легко, Ваня чувствовал только тепло ее дыхания, кожи, мягкий плед и ее пушистый свитер. Ее волосы щекотали его шею и подбородок. От нее как всегда хорошо пахло, тело ее было маленьким и хрупким, и он уже не очень хорошо понимал, как мог так сильно обидеть ее, довести до истерики.

- Хочешь попить? – спросил Воронов через несколько минут.