По ту сторону лета

Ненавижу людей, которые пересказывают свои сны. Особенно когда они пытаются превратить их в подобие некой байки. Жорж владел этим мастерством виртуозно. Время от времени, просыпаясь утром, он напускал на себя озадаченный вид и говорил: «Слушай, мне такой сон приснился!» И принимался с жаром описывать плохой боевик с невероятным сюжетом, по ходу которого он куда-то летел на вертолете или спасал тонущего ребенка, при ближайшем рассмотрении оказывавшегося его матерью, умершей двадцать лет назад, и узнавал, что она ему не мать, а дальняя родственница. Он вкладывал в эти повествования всю душу, силясь меня заинтересовать. Говорил с выражением, порой путался в хитросплетениях своего убогого воображения, но упорно вел рассказ, пока не изложит все содержание сна до конца. Окажись у него более благодарная публика, он, я уверена, изображал бы наиболее выдающиеся эпизоды своих душевных странствий в лицах.

Сны нельзя пересказывать. Это закон. Я много раз пыталась объяснить это Жоржу. В крайнем случае он мог бы размышлять над ними в одиночку, отыскивая в них скрытые смыслы. Но зачем же, о господи, меня-то подвергать этой пытке? Он в ответ пожимал плечами и обиженно буркал: «Нет, но такой потрясающий сон!» Так что у меня не оставалось никаких сомнений: рано или поздно он опять примется за старое.

Однако, проснувшись в этот четверг 25 сентября и открыв глаза ровно в половине девятого утра, я вдруг поняла, что именно все эти годы чувствовал Жорж. Мне тоже приснился совершенно потрясающий сон. Все сказанное выше не позволяет мне остановиться на нем подробнее. Признаюсь в одном: в этом сне я нашла человека, потерянного давным-давно, и испытала блаженство. Я не могла бы сказать, кто он — его лицо было мне незнакомо, — только понимала, что ближе и роднее у меня никого нет. Осознав по пробуждении, что все это лишь сон, я расстроилась до глубины души. Мне хотелось смежить веки и снова погрузиться в сладкую грезу, словно в теплую ванну. Снова ощутить счастье, броситься в объятия этого человека, прижаться к нему как можно теснее, ведь я так долго его ждала, и почувствовать внутри себя горячую волну радостного возбуждения. Хорошо бы поделиться с кем-нибудь всем этим, иначе мне не избавиться от видения призрачного лица, заставляющего мои губы растягиваться в улыбке. Но говорить-то мне и не с кем.

Я решила выйти подышать свежим воздухом. Но не успела выйти из своей комнаты, как столкнулась с подружкой Эрмины. Дочь превратила мою квартиру в молодежное общежитие. Послушная требованию отца, она никогда не приводила под родительский кров парней. Зато, вздумай я учинить дома мало-мальски тщательный обыск, наверняка обнаружила бы в каком-нибудь углу одну из ее подружек, сидящую с заброшенным видом в ожидании, пока Бетти не напоит ее кофе. Та, что попалась мне на дороге, была в мотоциклетных сапогах и минималистской юбке. Улыбнулась мне из-под черной челки и торопливо поздоровалась. Тут и Эрмина подоспела. Встала передо мной в позу, какую принимает всегда, когда ей что-нибудь надо и она не намерена торговаться, — руки скрещены на груди, корпус скособочен с опорой на правую ногу, в глазах готовность к атаке.

Эрмина — дикое существо. Мы попытались придать ей буржуазный лоск, но она никогда не воспринимала его всерьез. Дальнейший путь она проделала самостоятельно. Мне понадобилось время, чтобы понять, что же меня в ней не устраивает. Эрмина никому не старается понравиться. Большинство людей стремится к этому, пусть неосознанно. Мы приноравливаемся к другим и кланяемся направо и налево. И ловим себя на мысли, что улыбаемся, хотя нам ни капли не весело, и говорим совсем не то, что думаем. Я сама из таких. Избегаю конфликтов любой ценой, боюсь их как чумы. Грубые слова ранят меня не хуже пуль, оставляя в памяти незаживающие следы. А вот Эрмину ничем не прошибешь. Наверное, я завидую собственной дочери, силе ее характера, которая у нас в роду передалась ровно через одно поколение. Моя мать была точь-в-точь такой же. Она слишком рано умерла и не успела как следует познакомиться с Эрминой. А жаль. Она была бы счастлива узнать, что в жилах внучки течет ее кровь.

— Короче. Дай мне ключи от машины

Мне надо в магазин, — приказным тоном сообщила мне Эрмина.

— Я сама собиралась кое-куда съездить, — слабо запротестовала я.

— Брось, Эжени, не гони. Кто тебе поверит? Какие у тебя могут быть дела? Давай быстрее, я опаздываю.

— Ты на занятия?

— Ага.

Я достала из сумочки ключи. Она едва не вырвала их у меня из рук. В этом она вся, Эрмина. Ворует даже то, что ей готовы отдать и так. Она хлопнула дверью — подружка еле успела выскочить следом, — и только тут до меня дошло, что сегодня пятница. По пятницам у нее нет занятий.

Несмотря ни на что, я надела пальто и решила выбраться на улицу. Может, если пройтись хорошенько, развеется воспоминание о не дававшем мне покоя сне.