По ту сторону Нила

Он лег, когда она надавила ему на плечи, а потом смотрел, как она расстегивала ему штаны и устраивалась сверху. Его стон выражал скорее отчаяние, чем удовольствие. « Думай о Грейс , – повторял он про себя. – Представь, что это Грейс. У нее такое же гибкое тело, нежная кожа, карие глаза… такие же теплые, и в глубине их тоже горит огонь… » Джереми сглотнул, а потом словно электрический разряд пробежал по его телу. Стыд и отвращение поднимались в нем одновременно с усиливающейся болью в желудке, давно не получавшем такого количества пищи. Во рту стало кисло. Прости меня, Грейс, прости…

Заслышав снаружи голоса, Джереми почувствовал что-то вроде облегчения. Он успел застегнуть штаны, когда в хижину ворвалось несколько дервишей, и девушка пронзительно закричала. Их схватили и поволокли во двор.

– Нет! – протестовал Джереми, отбиваясь. – Она здесь ни при чем. Я один виноват… я…

Но дервиши не понимали его.

Они набросились на девушку и на глазах у безучастных туземцев били ее кулаками и древками копий, не обращая внимания на слезы и мольбы о пощаде, пока наконец кто-то из них не ударил ее острием копья и она не упала, обливаясь кровью, и не замерла, уставившись безжизненными глазами в пустоту.

Джереми было все равно, когда его повели обратно, в Омдурман. Слишком дорого заплатил он за свою недолгую свободу. Он и не сопротивлялся, оказавшись на знакомой рыночной площади, где стояли виселицы. Его повалили на землю ничком, а цепи, которыми были скованы руки, прибили к земле железными костылями. Джереми даже не вздрогнул, услышав свист курбаша, и только повторял про себя сквозь стиснутые зубы, пока по спине гулял кнут из кожи бегемота, а остатки лохмотьев, вместе с кусками кожи и мяса, летели в разные стороны: «Заслу…жил. Заслу…жил. Заслу…жил».

Теплая кровь заливала тело. Мне жаль, Грейс. Прости меня. Прости меня, незнакомка. Мне жаль.

39

В комнате за закрытыми ставнями царил матово-серый полумрак. Лучи жаркого послеполуденного солнца сюда не проникали, тем не менее было душно. Грейс лежала на низенькой, шаткой кушетке, время от времени вытирая рукой потный лоб. Сам воздух казался липким и обволакивал кожу и легкие, как клейковина. Чистое постельное белье отдавало плесенью, как будто долго хранилось в закрытом ящике. Грейс оглядела неровно оштукатуренный потолок, голые стены, стол из нелакированной древесины и надбитую глиняную кружку на нем. Обстановка находящейся в коридоре ванной комнаты тоже была более чем скромной. Но Грейс не жаловалась. Они сами решили жить подальше от других путешественников из Европы, ограничивая себя в самом необходимом. Только так и можно будет достаточно долгое время обходиться имеющимися у них средствами.

Уличные звуки – сплошное гудение и жужжание, иногда прерываемое чьим-нибудь громким голосом или смехом. Грейс встала, осторожно ступая босыми ногами, подошла к окну, чуть раздвинула деревянные ставни и выглянула наружу.

Там люди. Мужчины с бронзовой кожей в длинных одеждах, чаще белых, но иногда выцветших синих или землисто-серых. У некоторых поверх наброшены бесформенные накидки грязно-бурого цвета. Прохожие обуты в мягкие кожаные туфли или босы. На коротко остриженных волосах они носят фески или шапочки, напоминающие маленькие тюрбаны. У одних за плечами мешки, другие катят тележки, в которых навалена капуста. Напротив дом с резным деревянным балконом. Возле него перед черными окнами лавок в крошащейся каменной стене громоздятся пирамиды деревянных ящиков. На шатких с виду помостах стоят огромные плетеные блюда с фасолью и чечевицей и глиняные горшки с куполообразными крышками. Под ними навалены мешки и коробки. Со стороны трудно определить, кто здесь покупатель, а кто – продавец.

Женщин немного, и все они укутаны с головы до ног. Дети бегают в чем-то наподобие ночных сорочек. Вот один мальчишка с разбега врезается в дородную женщину, которая несет на плече поднос с лепешками. Та кричит и награждает его шлепком, прежде чем он успевает скрыться. А потом, величественная, как многовёсельный галеон в открытом море, движется, покачивая бедрами, в другой конец переулка, где высится башня из выцветшего красного кирпича, разукрашенная охряно-желтыми поперечными полосками. И над всем этим виснет гортанный арабский говор, ласкающий слух Грейс.

Каир . При одном этом слове сердце ее замирает.