По ту сторону Нила

– А тебе он нравится? Саймон? – шепотом спросила она.

Ада подняла на сестру полный непонимания взгляд. Ей нравился пирог из баранины и карамель, Шопен и Бах, туманные дни и запах свежей апельсиновой кожуры. Но Саймон… Что Грейс имеет в виду?

– Я не знаю, – отвечала она своим тоненьким голоском. – Мы ведь почти не знакомы.

В углу зала Саймон подавленно наблюдал за танцующими парами.

– Что касается меня, – верещала у него под ухом Хелен Дюнмор, крестница леди Грэнтэм, – не представляю, как можно проторчать все лето в Лондоне. Лето надо проводить в деревне, а лучше – у моря. Представляю себе Сомерсет в июле! – восхищенно добавила она и сделала паузу. Саймон молчал. – Так как там летом? – настойчиво допытывалась Хелен.

Лишь через несколько секунд до Саймона дошло, что она ждет его ответа.

– Ну… мило, действительно очень мило, – выдавил он из себя, не без труда подобрав нужные слова.

А потом снова задумался.

На веснушчатом, цвета слоновой кости лице Хелен Дюнмор, которую еще несколько недель назад Саймон находил настолько привлекательной, что целовал украдкой в зарослях бирючины, отразилась обида.

– Мы обычно ездим в Кент, – добавила Хелен, снова собравшись духом. – Быть может, стоит сменить его на Сомерсет…

Тут сердце Саймона затрепетало: он увидел приближавшихся к нему Аду с сестрой.

– Ты не находишь, Саймон? – Хелен Дюнмор выглядела глубоко оскорбленной. – Саймон?

Он сдвинулся с места, словно его подтолкнула невидимая рука, и направился навстречу Аде. Однако вскоре остановился, заметив, что Леонард подает ему знаки, да и Грейс чуть заметно кивает в сторону своих родителей, предупреждая, что Саймон ведет себя на грани светских приличий. Он повернул, куда показывала Грейс, с каждым шагом чувствуя, как к нему возвращается привычное самообладание.

– Господин полковник. – Саймон поклонился, щелкнув каблуками. – Леди Норбери! Я прошу вашего разрешения танцевать с мисс Адой.

Поскольку у четы Норбери не было никаких причин отказать ему, Саймон тут же поспешил к своей партнерше и, блестя глазами, отвесил поклон.

– Могу ли я пригласить тебя, Ада?

У нее хватило сил только кивнуть в ответ, но взгляд, брошенный сестре через плечо, когда Саймон уводил ее на середину зала, светился невообразимым счастьем.

– Спасибо, – кивнула Грейс, принимая у Леонарда бокал с шампанским.

Он вел себя так, будто ничего не произошло и не было тех волшебных мгновений под светящимися яблонями. Однако Грейс чувствовала: изменилось что-то очень важное. Словно исчезла непринужденная, детская доверительность, до сих пор составлявшая суть их отношений. И эта мысль печалила ее. Напрасно Грейс высматривала в толпе гостей то мужественное, отмеченное непреклонным характером и единственное для нее лицо, любоваться которым она имела возможность лишь изредка, тайком, лицо Джереми.

– Саймон! Кто бы мог подумать? – рассуждал Леонард, попивая шампанское.

Грейс задумчиво кивнула. Не только с Саймоном, но и с Адой все было ясно: так самозабвенно глядели они друг другу в глаза, упоенные музыкой и танцем.

Не ускользнуло это и от внимания полковника Норбери, остановившего свой ледяной взгляд на кадете Дигби-Джонсе. Даже если Саймону и удалось бы убедить сэра Уильяма в искренности своих намерений, тот не стал бы смотреть на него иначе: перспектива того, что этот восемнадцатилетний юноша, младший из четверых сыновей барона Элфорда и без всяких надежд на наследство, сможет когда-нибудь стать достаточно состоятельным человеком, способным обеспечить безбедную жизнь своей жене и детям, представлялась полковнику весьма маловероятной.

6

Это была долгая ночь, как для гостей, лишь на рассвете вернувшихся в свои окрестные поместья, так и для тех, кто остался в Гивонс Гров и по окончании празднества, позволил себе ненадолго прилечь в постель. На следующее утро жилы казались налитыми свинцом, но крепкий чай, яичница с беконом, поджаренные тосты с медом и сладкая овсянка вновь пробудили всех к жизни. Пока отцы и матери, дяди и тети еще сидели за столом, с удовольствием ощущая прилив сил, которые возвращались к ним медленнее, чем к молодежи, их сыновья и дочери с друзьями и подругами устремились на природу, чтобы провести воскресенье в пеших прогулках по паркам или в седле.

Стивен, с пепельно-бледным лицом и воспаленными глазами, отказался от завтрака. Взгляд отца, мечущий ледяные иглы в его сторону, предвещал тяжелый вечерний разговор. Стивен укрылся в саду, где, устроившись на тиковом шезлонге с книгой, задремал, время от времени убаюкиваемый щебечущим голосом Бекки, которая пересказывала ему все, что говорил ей вчера Генри Олдерсли, и сообщала, сколько раз он приглашал ее танцевать и какими глазами при этом смотрел.

Отчаявшись вызвать в Стивене хотя бы некое подобие ревности, Бекки нашла себе утешительницу в лице Хелен Дюнмор, которая, со своей стороны, надеялась пробудить муки совести в Саймоне Дигби-Джонсе, оставшись в Гивенс Гров вместе со своей обидой.

– Ты бывал во Флоренции? – Ада смотрела на Саймона искоса, полуприкрыв глаза.

– Да, прошлым летом, – отвечал тот.