По ту сторону Нила

…но когда месье Эсклангон об этом услышал, его чуть не хватил удар. (Выходит, ты все-таки оказываешь на меня дурное влияние.) Итак, остановились на Дюма… Эсклангон много требует. Наверное, мне за всю жизнь не приходилось столько зубрить, как в прошлом месяце. А немецкий! Чудовищно трудный язык… Я из последних сил штурмую эту жуткую грамматику. Неужели тебе в Сандхёрсте приходилось так же туго? Однако работа, по крайней мере, отвлекает меня от тяжелых мыслей. Тем не менее я постоянно думаю о тебе! Я спрашиваю себя, что ты сейчас делаешь, как себя чувствуешь. Мыслями и сердцем я всегда с тобой.

В новом году я желаю тебе всех мыслимых благ, Джереми. Я хочу, чтобы ты вернулся в Англию здоровым и как можно скорей. Ответь мне, как только представится возможность, потому что сейчас твои письма для меня – часть тебя самого, которая всегда со мной.

Твоя Грейс.

Грейс заклеила конверт, написала адрес полевой почты Джереми и приклеила марку. Утром, отправляясь на завтрак, она бросит письмо в почтовый ящик в холле.

Взгляд Грейс упал на мальтийский подарок Джереми – гладко отполированный волнами камень, который она использовала вместо пресс-папье, и на открытку от Сесили под ним. Это был раскрашенный снимок неуклюжего здания какого-то отеля во Французской Ривьере, где в декабре Сис отдыхала с матерью. Пальмы на фоне неправдоподобно голубого моря казались искусственными. Подруги Грейс, как и она сама, были подавлены разлукой с любимыми и всячески старались на что-нибудь отвлечься. Грейс поймала себя на том, что не слишком скучает по Сис, а тем более по Бекки, и ей стало стыдно. Но стоило потянуться за чистым листком бумаги, чтобы написать Бекки, как чуть пониже окна раздался приглушенный стук копыт, а затем скрип колес.

Грейс встала и выглянула на улицу, покрытую коркой плотно утрамбованного и смерзшегося снега. А с мутно-голубого неба все еще летели хлопья и искрились в свете фонарей и окон.

Кучер спрыгнул с козел и, распахнув дверцу повозки, помог выйти Аде. Она сказала что-то оставшимся в экипаже, рассмеялась, подняв в знак приветствия руку, и, подобрав юбки, поспешила в дом.

Немного погодя Грейс услышала под дверью легкие шаги сестры, а потом и ее голос:

– О да… чудесный вечер… Спокойной ночи, Хетти!

Дверь распахнулась и тут же захлопнулась. Ада повисла на шее Грейс.

– Привет!

– Уф, у тебя не нос, а сосулька, – смеясь, проворчала Грейс.

– Мне ужасно холодно, – дрожа, ответила Ада и устремилась в другой конец комнаты переодеваться.

– Хочешь чаю?

– С огромным удовольствием! Ты мне не поможешь? А то я насмерть замерзну в этой хламиде.

Не успела Грейс расстегнуть последний крючок ее нежно-фиолетового платья, как Ада уже бежала к ночному столику, чтобы убрать украшения. Потом она скрылась за ширмой и все это время не переставала рассказывать.

Какая замечательная постановка! Меццо-сопрано была удивительна. А баритон не только потрясающе пел, но и оказался красивым мужчиной. Декорации и костюмы выше всяких похвал! А музыка…

– Я еще поищу ноты…

Грейс улыбалась, разливая чай. С тех пор как обе вернулись в Бедфорд и Ада рьяно и без всякого страха взялась за учебу, Грейс не узнавала свою младшую сестру – такой живой, уверенной в себе и взрослой она стала. Как будто все эти качества и раньше были в ней, но в непроявленном состоянии, а теперь открылись, подобно распустившимся бутонам. Эти изменения не ускользнули и от внимания родителей, когда дочери приехали домой на каникулы. Грейс бросила на отца многозначительный торжествующий взгляд, в ответ на который он поцеловал ее в висок.

– Тебе привет от Дигби-Джонсов.

Ада вышла из-за ширмы. Элегантная молодая дама снова превратилась в девочку в не по размеру просторной ночной сорочке с длинными рукавами, шерстяных носках и с заплетенными в косу волосами. Она подвинула к секретеру табурет, села на него и взяла у Грейс чашку.

– Спасибо, мое сокровище. Жаль, что сегодня вечером тебя с нами не было.

– Мне тоже, – кивнула Грейс.

– Как твое эссе?

Грейс поморщилась.