По ту сторону октября

Она там лежала, как спала. Лампа ещё на потолке качалась от сквозняка – туда-сюда, туда-сюда, так лицо её совсем живым казалось. Того и гляди, глаза откроет. И я тогда подумал, что ну а вдруг не мёртвая она на самом то деле-то, а? Вдруг у неё сон этот, как его… линтагерический? Сдвинул крышку, за руку её взял – нет, холодная. Только ресницы будто дрогнули. Ну лампа ж там над ней, говорю ж. А потом поцеловал её. Не смотрите на меня так, я так-то живых девок люблю, просто она… ну… как живая и была. И красивущая такая!

И тут меня как обухом по голове,  что ж за дурак-то я? Стою в подвалах горсоветовских, наверху охрана с винтовками, а я тут покойницу всю разряженную лапаю. Кто ж поверит, что я просто так поглядеть пришёл, решат, что за золотишком тут, а то и вовсе шпион. Ужас такой накрыл меня, как в тумане всё, что аж не помню, как домой добрался.

А утром мужики судачили, что сбежала царевна-то. Начальство на ушах стоит, ищет. Я им говорю, вы чо, рехнулись совсем, как сбежала? Мёртвая ж она, мёртвые не бегают, окститесь. А сам не поседел чуть. И в голове мысль стучит всё: "Закрыл крышку, иль не закрыл?"

А потом товарищи мои по бригаде за несколько лет по очереди сгинули, все шестеро: кто утоп, кто по пьянке угорел, кто пропал без вести, у кого приступ сердечный. Говорят, что не спроста это, что царевна их забрала. Не верю я в это. Времена просто тяжкие, неспокойные – всякое бывает.

Я-то не видел её больше. Ни во сне, ни так. Тоска только иногда накатывает, света белого не видно, иногда даже не то, что с лежанки утром встать – шевельнутся не хочется. Но я ж не тунеядец какой, не барин – хандрой страдать, потихоньку как-то живу… Колечко то с изумрудом так и не продал. Да, это оно.

Всё рассказал я вам, товарищ комиссар, и про туннели, и про девицу, и про золото. Хоть вешайте меня, хоть стреляйте, не знаю больше.

***

Комиссар специального отдела НКВД Николай Елисеев закрыл папку с делом, аккуратно завязал белые тесёмочки и убрал в шкаф в стопку таких же дел. Кража и сокрытие народного имущества, антисоветские высказывания – это вам не шутки. По-хорошему, мужика бы в психушку, но сверху пришёл приказ решить вопрос "безотлагательно и радикально". Так что светит ему "враг народа" и вечный покой в урочище под Пивоварихой. Странный он, этот подследственный Семёнов. Вроде и атеист, как полагается, а своими историями про всякую бесовщину воду мутит. Сначала в рабочей артели, а теперь уже и здесь, в отделе, разговорчики и слухи пошли.  "Царевна забрала", – слыханное ли дело, такое советским гражданам болтать. Конечно, нужно пресечь это на корню. Завтра же этим займётся. Улику только домой возьмёт, для изучения и подробного составления рапорта.

Елисеев поглубже положил свёрток с кольцом во внутренний карман плаща, плотно запахнул полы и вышел в октябрьский, слегка похрустывающий ранним морозом вечер. Шофёр уже ждал его в заведённой "Марусе":

– Куда вам, Николай Саныч?

– На левый берег, домой.

Чёрная дверца свежевымытого служебного ГАЗ-М1 поймала случайный солнечный луч и захлопнулась за комиссаром. Автомобиль выехал за ворота тюрьмы, белым лебедем раскинувшей свои корпуса-крылья. За окном замелькали домики рабочего предместья.

Моторное фырчанье и лёгкая тряска вгоняли в полудрёму. Следствие почти закончено, но что-то на окраине мыслей дребезжало, ускользало и не давало покоя. Краденые украшения найдены, и куда смотрел бригадир, что все его подчинённые оказались уголовными элементами, впрочем, он своё уже получил… А интересно, как тело столько пролежало в земле и не сгнило, что за состав для бальзамирования, откуда такие технологии у купца, положил дочку в хрустальный гроб, это ж надо додуматься, запах цветов, значит, подвалы горисполкома, есть высокая гора, в ней глубокая нора…

"Маруся" подпрыгнула на колдобине, Елисеев вздрогнул и открыл глаза. В лобовое стекло заглядывал позолоченный рожок растущего месяца.

Попросив водителя остановиться, он вышел возле площади Кирова и, не спеша, направился по улице Чкалова в сторону недавно построенного Глазковского моста. Дальше пешком, необходимо проветрить мозги. Сгущались сумерки, над головой ветер гонял стаи туч, под ногами играли в салки опавшие листья.

Под сапогом хрустнул тонкий лёд, Елисеев остановился. Очень захотелось свернуть с пути и сделать крюк через Бограда. Почему бы и нет. В пустой квартире никто не ждёт, торопиться некуда.

Заросшая клёнами и акациями улица через треть версты упиралась реку. Немного не дойдя до набережной, он замедлил шаг возле Дома речника. Раньше тут стояла церковь, несколько лет назад её снесли и в этом году построили четырёхэтажный дом с колоннам – прочный, красивый, скоро сюда вселятся жильцы, семьи работников речного пароходства. Что там Семёнов говорил про туннели, церкви и усадьбы богачей? Надо проверить информацию.