По ту сторону песни

«…Когда придет время уйти со сцены, мое последнее выступление всем запомнится как яркое шоу…»

(из интервью Анфисы изданию «Патефон»)

Анфиса не знала, сколько дней она провела в чужом доме, обстановку которого так и не успела увидеть. Сраженная высокой температурой, она без сил лежала в постели, утратив связь с реальностью и плавая в нездоровой дреме. Так тяжело Анфиса еще не болела, хоть любая незначительная простуда оборачивалась для нее лихорадкой.

Роман все эти вязкие дни не отходил от нее: сидел рядом, положив прохладную ладонь ей на раскаленный лоб, и что-то шептал в утешение. Давал ей по часам лекарства и заставлял пить бульон и воду. Снова Роман ее спасал и приободрял, совершенно позабыв о себе. Только раз на встревоженный вопрос Анфисы ответил, что рука у него заживает и почти уже не беспокоит.

Дважды приезжал знакомый доктор: слушал легкие Анфисы, вкалывал лекарства и давал какие-то указания, которые Роман выслушивал с самым серьезным видом.

Иногда Роман устраивался с ноутбуком в кресле возле окна и работал. И тогда Анфиса, делая вид, что дремлет, украдкой любовалась им. Нередко Роман, думая, что она спит, на нее смотрел, и в его взгляде в такие моменты читалась не тревога, а нежность. Но стоило Анфисе пошевелиться, как Роман тут же делал вид, что увлечен работой.

Чем он занимался – она не расспрашивала. Но когда он выходил в коридор, чтобы кому-то позвонить, в душу Анфисы закрадывалась тревога: что происходит, что их ждет в будущем? Но больше, чем неясные перспективы, ее страшило расставание с Романом. Она боялась думать об этом, но чувствовала, что дальше их дороги, как от развилки, пойдут в разные стороны.

Постепенно Анфиса начала выздоравливать. В один из вечеров температура наконец-то спала, но на смену жару пришел сильный озноб, от которого не спасали два толстых одеяла. Не на шутку встревоженный, Роман схватился за телефон. Анфиса хотела успокоить его, но вместо слов только клацнула зубами. Это показалось ей смешным, однако Роман даже не улыбнулся. Но телефон отложил, лег рядом с Анфисой и обнял ее.

Ей сразу стало жарко, но не от тепла кожи Романа, а от близости его тела и аромата лосьона после бритья. Оглушенная нахлынувшими на нее ощущениями, Анфиса замерла, боясь даже вдохом нарушить это обжигающее счастье. Но Роман, коснувшись ее волос невесомым поцелуем, тут же все и испортил, ляпнув несусветную глупость:

– Не бойся, я тебя не трону. Только согрею.

Анфиса завозилась в его объятиях, чтобы посмотреть ему в глаза и сказать, какой он дурак, раз отрицает очевидное. Разве сам не замечает, что между ними искрит так, что от каждого случайного прикосновения будто бьет током? Что между ними – та самая «химия», которая, если не дать ей выплеснуться, выжжет их изнутри. И что боится Анфиса не того, что Роман ее «тронет», а что он слишком увлекся благородными поступками и высокими целями.

А может, все дело не в высоких целях, а в наличии у него той, кому он признался в любви? От этой мысли Анфису снова бросило в озноб. И вместо того, чтобы высказать Роману все про «химию», притяжение и «электричество», она прямо спросила:

– У тебя есть девушка?

– Что? – не понял он и чуть отодвинулся.

– Там, в деревне, ты кому-то сказал, что тоже любишь…

– А, – засмеялся Роман. – Это мама мне звонила.

– А, – в тон ему ответила Анфиса, чувствуя себя ужасно глупо.

Роман крепче обнял ее, но когда она снова пошевелилась, шепнул:

– Не сегодня. Выздоравливай, пташка… Набирайся сил.

Она не увидела, но различила улыбку в его голосе, и, уткнувшись лицом ему в грудь, уснула – на этот раз уже успокоенная, умиротворенная и счастливая.

Когда она проснулась, уже наступил следующий день. Романа рядом не было. Анфиса поднялась и отправилась на его поиски. Незнакомый дом встретил тишиной, а коридор привел на кухню. Там Анфиса и увидела прикрепленную к холодильнику магнитом записку:

«Мне нужно уехать. Не волнуйся, скоро вернусь».

Анфиса улыбнулась, потому что от фразы «не волнуйся» веяло заботой, сунула записку в карман пижамных штанов и отправилась в ванную. На пути ей попалась комната Романа, и Анфиса не смогла побороть искушение заглянуть внутрь. Она практически ничего не знала о нем: о себе он по-прежнему ничего не рассказывал.

Впрочем, обстановка комнаты тоже характеризовала его как закрытого человека: узкая кровать была аккуратно заправленна, на стуле не висело одежды, на прикроватной тумбочке не оказалось даже зарядки для телефона. Если бы Анфиса не знала, что Роман до сегодняшнего дня никуда не уезжал и ночевал в этой спальне, она бы решила, что здесь никто не живет, настолько все казалось нетронутым.