По ту сторону пруда. Том 2. Страстная неделя

Я кивнул и сел рядом. Мохову нужно было быть совсем идиотом, чтобы попытаться нейтрализовать единственного человека, который пытался ему помочь. Хотя, возможно, он сейчас как раз в таком состоянии, так что бдительность не помешает.

– Как ты меня выследил? – спросил Мохов.

– Я не выслеживал, просто предположил. Я просмотрел книги у тебя дома. И чем сидеть в Лондоне сложа руки, предпочел эту хилую гипотезу проверить.

Он отыграл мимикой, типа «снимаю шляпу».

– Нашел Святой Грааль? – спросил я.

Мохов повернулся ко мне, взгляд его слегка расслабился. Как же он все-таки осунулся.

– Ты думаешь, это такая чаша? – продолжал я.

– Разве нет?

– Ну да, конечно. Только там же все не так примитивно, как я понимаю. Грааль, который искали рыцари Круглого стола, это образ. Это символ Золотого века человечества, рая на Земле, к которому они мечтали вернуться.

Говорю же, я всерьез готовился к той несостоявшейся поездке с Лэнджером. Что-то вспомнилось, а для заполнения пробелов в знаниях теперь есть интернет.

– И где же его можно было найти? – Поиски Мохова явно шли в другом направлении.

– Кто-то считал, что в ратных подвигах. Кто-то – в очищении душ. Но большинство, ты прав, искали чашу. Вернее, как ты знаешь это лучше меня, это был такой кубок, на ножке.

– Я эту чашу даже видел в каком-то фильме по «Дискавери», – сказал Мохов. – Она тайно хранится в доме священника в каком-то маленьком городке, может быть, даже здесь, в Гластонбери. Она из кипариса – а эта древесина практически не гниет. И все равно чаша изъедена по краям от старости, видно, что она очень древняя.

Мы помолчали. Мохов то и дело сканировал взглядом окрестности. Загнанный зверь, сказала Тоня. А по прежней жизни – охотник. Движения быстрые, лицо узкое, глаза внимательные, напряженные, ищущие. Человек действия. У меня-то взгляд созерцательный, взгляд бесполезного мечтателя – я поэтому на раз прохожу через паспортный контроль с документами на чужое имя.

– Там, – я мотнул головой в сторону города, – все книжные магазины забиты книгами об этой истории. Что ты можешь сказать нового?

– Я, – Мохов поколебался, стоит ли мне это рассказывать. – Я хотел написать книгу о рыцарских идеалах. Об их кодексе чести. Об отношениях между равными и о подчинении исключительно тому, кто лучше тебя. О том, что люди давали слово и умирали лишь потому, что не хотели его нарушить. О силе, которая не могла применяться к более слабому, потому что это приносило не славу, а бесчестие. В конечном счете, о чести, которая была превыше жизни.

Прямо как маленький Бобби излагает, только взрослыми словами. Странно слышать их из уст человека, который давал клятву верности, а потом бежал, допуская, что ему, возможно, придется ее нарушить. В старые времена такие противоречия разрешались одним вошедшим в коммунистические учебники термином идеалистической философии – «диалектика».

– Я о таких вещах тоже думаю, – кивнул я. – А ты считаешь, это еще кому-либо интересно кроме нас?

– Я не хочу писать об этом прямо, но все, кто прочтут книгу, поймут, как мы деградировали со времен, – он усмехнулся, – варварского Средневековья. В том числе, в нашей Службе. Хотя…

Мохов замолчал.

– Что «хотя»? – переспросил я.

Он повернулся ко мне, и я в который раз за наш разговор попытался понять, как же именно он смотрел. Это был одновременно взгляд охотника и дичи, взгляд человека, вышедшего на охоту на опасного хищника, который может оказаться победителем.

– Я не выйду отсюда живым? – спросил он, и я утроил бдительность. Дернется – ударю по кадыку ребром ладони.

– Как знать? Ты не выйдешь отсюда живым или мы оба не выйдем отсюда живыми. Это если кто-то из нас наследил. Я могу не выйти отсюда живым, если у тебя есть еще что-то в запасе. Но мне почему-то кажется, что у нас точка прибытия в другом месте.

– Какая точка прибытия?

Вряд ли сейчас будет уместно ознакомить его с моей теорией навигатора.

– Не волнуйся, Володя. Ты все боишься, что сейчас я тебя уколю, и ты очнешься в подвалах Лубянки?

– А для чего тебя сюда послали?

Он прав – кто-то ведь послал меня в это фантастическое место. Не из внешнего мира – Эсквайр же меня только отговаривал. Это могло быть заложено внутри меня и находиться там наготове задолго до этого дня – через Бобби, Лэнджера, через книги, которые я прочитал, через всю мою природу и мои представления о том, как дóлжно. Я мог считать, что это было мое решение, а на самом деле это было запрограммировано кем-то другим. Свобода воли и предопределение. Это, вдруг понял я, не антиподы – это разные проявления одного замысла, два образа действия Провидения.

– Я сам приехал, – сказал я. – Сначала спасая себя. Потом – других от тебя и тебя от себя самого. За мной ведь должок. Помнишь?

– Я не понимаю.

– Сейчас поймешь.

Я рассказал ему, что мог – про мой разговор с Осборном, сообщение в Центр, обнадеживающий ответ моего куратора. Я и про задержание двух киллеров ему сказал, но Мохов, похоже, пропустил это мимо ушей.

– Ты думаешь, этим и вправду кто-то в Москве рискнул заняться. И мне поверят?